Мой опыт усыновления: как я себе его представляла и как все оказалось на самом деле — Сноб

Мой опыт усыновления ребенка

Очень хочу рассказать вам историю — небольшой отрывок моей жизни. Совсем недавно в моей душе возник помысел рассказать об опыте бесплодия в нашей семье, чтобы поддержать таких же женщин, как я. Множество женщин страдает от данной проблемы, но мало кто хочет встретиться, рассказать свою историю, поддержать другую такую же страждущую душу.

Наверное, женщинам, которые хотят родить, я помочь не могу, ведь у меня самой нет пока положительного результата в этой области. Я могу выслушать, подсказать и помочь женщинам и мужчинам, которые задумались или уже решились на усыновление. Ведь в нашей семье на сегодняшний день уже подрастают два сыночка. Пока два.

Ну а теперь моя история…

Я выходила замуж в 22 года за настоящего мужчину, каждый день благодарю Бога за такой подарок. Я  настояла на том, чтобы мы прожили год до свадьбы вместе (я сама из семьи, где родители развелись, была очень осторожна в этом вопросе). Сразу напишу, я начинаю делать первые шаги в православной вере, и теперь понимаю, с чего нужно начинать семью. Мы обговорили с супругом вопрос деторождения и решили, что детей хотим сразу, и ничего страшного, если на свадьбе я буду с «животиком». Мой супруг – хоть и не ходил каждое воскресенье в церковь, но очень хотел повенчаться, я же не хотела, понимала, что это на всю жизнь. Женились мы в Андреевский пост, поэтому не то что повенчаться, а даже благословения на брак батюшка не дал.

Пошли годы совместной жизни, детей не было, но были интересные события: поездки, покупки и т.д. Потом наступил момент, когда я уговорила супруга на ипотеку, до этого момента мы жили у его родителей. Выплачиваем ипотеку, параллельно моя карьера идет в гору: начинала продавцом спортивных товаров, в декрет пошла с должности менеджера по подбору персонала в очень крупной и классной компании нашего города. Также я начала вести частных клиентов — подбирать персонал в небольшие фирмы. Процесс этот мне приносил удовольствие, я запоем работала, часто встречалась с подругами, мы ходили в кафе и общались, иногда ходили в клубы. Супругу это не нравилось, такое времяпрепровождение ему претило, но кого это волновало! Также я любила красиво одеться, часто даже вызывающе, назовем это — культурно раздеться, на каждом корпоративе красовалась. По роду работы ездила в командировки и повидала много российских городов.

Все это пишу для того, чтобы было понятно, какой жизнью я пыталась заменить простое человеческое счастье — быть женой, мамой, сестрой и дочерью. Быть все время, а не мимоходом исполнять эти роли!

Наши попытки зачать ребенка

Отдельно расскажу о своем здоровье. По женской части оно очень страдало и не по женской тоже))). У меня был повышен гормон пролактин. При норме 250 у меня он был 500-600, конечно, мне назначили гормонотерапию, я пила противозачаточные три года и достинекс.

После отмены данных препаратов я должна была забеременеть, но этого не произошло. Я бросила лечение на несколько лет, решила опять жить обычной жизнью – отпустило, но потом: опять слезы, истерики и т.д. (спасалась только историями девочек, которые смогли родить, а позже — историями усыновлений).

Это очень мощный ресурс  —  читать положительные примеры и опыт разных людей. Последней попыткой для меня была лапароскопия. Я попала к «светиле медицины» нашей области, он пролечил мне воспаление в стационаре, потом я легла на операцию. Мне прочистили трубы от чего-то, спаек не было, счистили эндометриоз, удалили часть яичника, на котором постоянно появлялась эндометриоидная киста. После всего этого мой организм ввели в климакс на три месяца, да-да именно! Это сейчас очень распространённая практика.

Все это, как вы понимаете, не в простой городской больнице, спасибо моей работе, где каждого сотрудника обеспечивали полисом ДМС, потому что стоит это лечение очень больших денег. Затем мы с супругом поехали в санаторий на радоновые ванны – при эндометриозе они очень помогают и, конечно, не было сомнений, что после всего пережитого и сделанного, я, наконец, увижу заветные «две полосочки».  Я здорова, супруг тоже, но ничего не происходит, кроме очередной истерики и понимания  — традиционная медицина мне помочь не может.

Ну, и самое главное – это мое психологическое состояние, здесь подробней, ведь очень многие узнают себя, очень многие…

Сначала я понимала, что хочу детей, их будет трое: два мальчика и девочка (так в родительской семье, у меня два любимых и духовно близких брата, с которыми я общаюсь на все темы до сих пор, слава Богу).

Я очень боялась почему-то, что может случиться так, что я рожу ребенка неполноценного. Тогда еще я не сталкивалась с такими детьми и не понимала, какое это счастье, какая это Божья благодать! Детей все не было, а подруги и друзья, знакомые и родственники рожали, залетали и многие сетовали на это.

Я сначала просто удивлялась, ну что мы, хуже всех? И достаток есть, и желание, а детей Бог не дает. И начался в моей жизни период обвинения Бога, все и вся. Что всякие «алкашки» (прости Господи, так и думала) рожают, девочки залетают, детей бросают, а я тут — такая вся правильная и праведная не могу даже забеременеть.

Потом на меня накатывало такое отчаяние, что я не могла видеть беременных и младенцев, я рыдала днями и ночами. Потом отпускало, и я держалась какое-то время на поддельном счастье (удовольствия, карьера, развлечения), но проходило время и все заново. Помню, мне попалась статья замечательного психолога Галины Белозуб (очень рекомендую: она пишет и публикует письма и рассказы в газете «Моя семья»). О женщине, в которой я увидела себя, точнее, это было точное описание моей ситуации! Психолог задавала автору письма один простой вопрос: «Вы хотите детей или походить беременными, чтоб все как в рекламе, чтоб все баловали вас, чтоб вы чувствовали, как растет животик?».

И, о ужас, я поняла, что хотела именно этого состояния. Понимаете, мне надо было, чтоб как все, «годы то идут», родители и знакомые давят, спрашивают, жалеют. Это ужасно, но они действительно хотят как лучше, нельзя их за это винить, они просто вас не понимают.

Родители мужа заговорили об ЭКО, но я категорически против этой процедуры была, потому что начала уже тогда ходить в церковь и читать молитвы. Молитвы я читала первое время, чтобы Господь дал детей, т.е. без благодарности к нему за все блага, мне данные.

Как-то раз в очередной кризисный момент для меня я наткнулась на книгу «Материнская любовь» Некрасова. Наверное, с этого момента начало что-то происходить в моей жизни по-другому, во мне начала просыпаться мое самопознание. Вместе с этим пришел кризис в нашу семью, не было развития никакого: дом-работа-развлечения…

Мы были на грани развода с супругом, очень страшное время, когда закрадывались сомнения в душу, а тот ли это человек, а нужна ли я ему «такая бесплодная»? Мы, по сути, жили каждый своей жизнью, просто в одной квартире. И вот наступил момент, когда я познакомилась с группой девочек на тренинге по коучингу (дружим мы уже почти 5 лет). Так вот одна из девушек начала рассказывать странные вещи о том, что женщина – это особенное существо, про то, что от нее зависит во многом счастье семьи, от ее целомудренности, преданности, веры в него, в супруга. После этого понеслась потоком информация про духовность, нравственность, про настоящее здоровье без лекарств и появилось желание молиться и не только просить, но и благодарить. Слава Богу за все!

Наш путь к усыновлению

Я пересмотрела всю свою жизнь – душевное состояние, образ жизни и мыслей, гардероб. Подруги с другими ценностями и родные сами начали отдаляться. И тут я увидела, как прекрасен мир, как много в моей жизни мне дал Господь, какой замечательный у меня супруг (мы влюбились друг в друга вновь), что, оказывается, есть люди, внимание! которым тоже нужна твоя помощь! И ты можешь не просто сидеть и ныть, а сделать что-то очень полезное для них.

В моей жизни появилась возможность быть нужной благотворительному фонду, и это одна из самых лучших встреч! Ведь такое количество невероятных людей в одном месте – это Рай на земле. Я начала ходить в церковь, мы с супругом повенчались, и я поняла, что во мне такое количество любви нерастраченной, что мне ее нужно дарить кому-то. Я решила пойти учиться на психолога и в дальнейшем посвятить себя работе с детьми из детских домов.

Хорошо, что сейчас есть возможность пообщаться с грамотными людьми на тему: а кем мне нужно стать в будущем (уважаемые родители, не ленитесь найти наставника для своего ребенка, который поможет ему определиться с будущей деятельностью во взрослой жизни).

Мне четко сказали, что это не решит моей основной потребности – быть мамой. Тогда появилось понимание, что если я не могу родить, то мы можем взять малыша, от которого отказались другие. Конечно, я поговорила с мужем, он был категорически против. Я нашла в интернете истории с положительным опытом в аналогичной ситуации, и начала «работать» с мужем.

Прошло полгода и опять я к нему с этим вопросом, он сказал: «хорошо, давай узнавай, что для этого надо». Я прошла школу приемных родителей сама, т.к. не было места в этом потоке для двоих. Мы собрали пакет документов. На фотографии в фонде «Я без мамы» я увидела чудного мальчишку годовалого возраста, он был без одной ноги до колена. Я до сих пор помню, с какой дрожью я рассказывала о нем супругу и помню его спокойный такой ответ: «Отлично. Найди его. Значит, будем растить паралимпийца» (мы достаточно спортивная семья).

Представляете, как я радовалась тому, что рядом со мной единомышленник, как плакала от счастья, что именно мне Господь дал такого мужа, и как я грустила о том, что так долго была для него не самой хорошей женой. Для себя мы определили критерии того, какого малыша хотим взять. Для нас очень важно было отсутствие генетических заболеваний и ВИЧ (сейчас и это во мне вызывает улыбку, какими глупыми, недалекими и непросвещенными были мы тогда). Единственное разногласие — я хотела «годовасика», а супруг — новорожденного. И здесь нас Господь не оставил, он дал мне мудрости просто послушаться своего мужа, как это должно быть всегда и у всех. Мы начали поиск. Точнее его начала я, потому что мой супруг, поняв, что скоро будет пополнение, стал очень усердно зарабатывать деньги. О да, для мужчин дети – это очень сильный стимул в жизни и «правильная» жена тоже!

Я встала на очередь в опеку нашего района. В опеке разговаривают прямолинейно, грубо. И правильно делают! Недостаточная работа опеки и непонимание своих мотивов  приводит к тому, что детей возвращают. Вы можете себе представить маленькое существо, которое бросили дважды! Дважды предали и выкинули, как котенка. Знаете,  это убийство – моральное, психологическое и духовное.

Мы взяли благословение у батюшки на усыновление и началось…

В опеке я заполнила все бумаги, и меня поставили на очередь 21, сказали,  примерно полгодика ждать придется. Я сама выписала телефоны всех опек нашей области и прозвонила их за один день, честно сказала, что мы рассматриваем любые варианты, что физические увечья не страшны, но не хотим генетику и ВИЧ.

А ровно через три дня мне позвонили из города N. Понимаете, три дня! Мне сказали, что есть мальчик, ему две недели, что «в принципе, со здоровьем нормально», но у него контакт гепатита В и С, я не знала, что это такое конкретно, но сразу сказала, что мы приедем через день. Сотрудник опеки сказала, что родился он 13 декабря, а это день Андрея Первозванного, и я сразу решила, что это имя будет носить наш сын.

Забегая вперед, скажу, что когда Андрюшке было полтора года, мы встретились с моими подругами детства, и одна из них мне напомнила, что все детство я всем подряд твердила, что у меня первый будет сын и назову я его Андреем, в честь старшего брата.

Вот так Господь знает все наперёд и дает нам понять, что он с нами, что он все знает, слышит и хочет нам только лучшего, а нам нужно всего лишь ждать и молиться, а потом не забывать благодарить его почаще.

Я перевернула интернет про наш диагноз основной (их было на страницу формата А4) и сообщила мужу радостную новость. Он сказал, что я сошла с ума. Я, правда, очень переживала, что муж скажет «нет».

Проговорив дома вечер, мы решили, что поедем и просто посмотрим, никаких решений принимать не будем сразу, просто посмотрим. Мы поехали. Всю дорогу я молилась, муж молчал. Заполнили бумаги в опеке и поехали в больницу, нам сказали подождать главврача, которая расскажет о состоянии здоровья малыша. Нам пришлось ждать примерно 40 минут, муж работает, я думаю о жизни.

В этот самый момент ко мне пришло понимание, что все будет хорошо! И стало так спокойно, так радостно на душе. Принесли нашего крошку, первое, что я подумала, что он такой маленький, кожа красного цвета, большой нос и взгляд, как у древнего старца, но он был для меня самым прекрасным ребенком на свете. Я смотрела на него, а он на меня, глаза в глаза, понимаете, он видел и понимал меня, я вслух ответила ему: «Как долго мы тебя ждали», а он, он улыбнулся и я разревелась.

Потом, конечно, я прочитала, что это объясняется тем, что у детей бывают в этом возрасте мимические сокращения мышц. Может и так, но почему это произошло именно при нашей первой встрече?! Супруг взглянул одним глазком на него и дальше работал по телефону. Врач пришла и долго рассказывала про весь список заболеваний, но мне было уже все равно. Был только один вопрос: когда его можно забрать домой.

Дальше нам нужно было в опеке сказать ответ по поводу малыша. Едем в машине, муж молчит, я тоже. Уже подъезжая к опеке, спрашиваю, что думает по этому поводу, очень нервничала, потому что видела, как ему тяжело было принять такое ответственное решение. И тут он так просто говорит мне: «Ребенок, как ребенок, мы ж не в магазине выбираем, надо брать». Дальше надо было ждать суда, чтоб забрать малыша. Скоро Новый год, конец года, отчетность, какие такие усыновления? Суд назначили на январь. Новый год мы отмечали с супругом сами, но в комнате уже была кроватка и все атрибуты для новорожденного, и это был самый спокойный Новый год для меня, я поняла, что скоро стану мамой, настоящей мамой ребенка!

Суд состоялся, на суде, как научила меня сотрудник опеки, я начала рассказывать судье про то, что малышу нужна ласка и любовь, квалифицированная помощь врача-невролога и в нашем крупном городе это все намного быстрее можно организовать. Судья, наверное, увидел нашу решимость, ну и без божьего благословения не обошлось, нам разрешили забрать малыша в этот же день (обычно решение суда выполняется в десятидневный срок).

Заехали к сестре двоюродной, она родитель со стажем. Малой капризничает, спрашиваю у нее, почему? Она говорит, наверное, кушать пора. И правда, кушать захотел (понимаете, насколько мы были не подготовлены тогда морально и информационно). Потом едем домой… Представляете, на руках ребенок, наш ребенок! И мы теперь родители, и несем за него ответственность и все, наша жизнь изменилась, навсегда.

Приехав домой, звоним родителям, что дома, что доехали, в надежде на то, что они придут и помогут нам справиться с волнением. Родители очень обрадовались, сказали: «Слава Богу» и не приехали, не хотели нарушать нашу семейную идиллию, а просто сели отмечать сей факт. Эту первую ночь я буду помнить всю жизнь, она была самой беспокойной и самой счастливой на тот отрезок в моей жизни. Я просыпалась каждую минутку, чтоб посмотреть на него, чтоб понять, что это не сон, что он рядом, понюхать его и погладить. Он сопит и пахнет молочком, а я плачу от счастья.

Это было три года назад. Сейчас нашему сынуле три годика, в воскресенье мы пойдем в церковь, и я буду очень молиться за рабу божию, которая выносила для нас это чудо из чудес. Я знаю, что эта женщина неблагополучная, но у меня возникает только два чувства к ней – огромная благодарность и любовь. Сейчас дописываю эту статью, реву и понимаю, что еще одно письмо в будущее  для нашего старшего сыночка готово. Слава Богу за все!

Дорогие друзья, я написала эту статью не для того, чтобы вы сказали – какие молодцы, но для того, чтобы те люди, которые задумывались об усыновлении, поняли, что это Божья благодать, воспитывать таких малышей. Было много всего: проблемы со здоровьем, страх о том, как рассказать нашему сыну, что носила я его не в животике, а в сердце своем. Что это ожидание длилось не девять месяцев, а семь лет, что нет дороже для меня и моего супруга наших сыновей, что они продолжатели нашего рода и самые лучшие в мире дети.

Все диагнозы нашему сыну сняли к трем годам, я лечила своего ребенка только гомеопатией, любовью и молитвой, каждое воскресенье мы возим детей причащаться в церковь.

P.S. Кстати, напомню, что мой супруг — именно тот человек, который не очень хотел усыновлять детей — после того, как появился старший сынок, говорил: «Прости меня, я тебя очень люблю, но Андрюшу я люблю больше», а теперь мне говорит: «Знаешь, каждого из вас (меня и сыновей) я люблю по-разному, но всех — больше жизни!»

Желаю каждому человеку своего маленького чуда и обязательно помнить, кто это чудо вам подарил.

Продолжение следует.

С уважением и огромной любовью, Анна.

«Это был сложный шаг не только для меня, но и для ребенка»: история одного усыновления

«Мы бы хотели еще одного ребенка взять», — сказала мне по телефону моя знакомая Анастасия, которая год назад удочерила 3-хлетнюю девочку. — «Но как вспомню эти поиски, этот ад —  желание пропадает…».

К этому мнению могли бы присоединиться многие приемные родители. Хотя в последние три-четыре года процесс поиска и оформления приемного ребенка стал намного более организованным, прозрачности это не прибавило. Правительством и министерствами принято немало правильных решений и выпущено постановлений, и в целом политика государства на закрытие детских домов и домов ребенка – правильная. Но потом все упирается в человеческий фактор и в тех, кто должен исполнять эти постановления. Из своего опыта могу сказать, что на разных этапах системы – органы опеки, региональных операторы, детские дома — идет намеренная дезинформация потенциальных усыновителей, манипулирование данными о детях, давление на родителей и детей, грубое обращение с ними.

Почему это происходит? На мой взгляд, это комплекс причин: боязнь потерять свою работу, нежелание делать лишние телодвижение, равнодушие и цинизм, незнание законов…

Компенсируют эту чудовищную деформацию системы благотворительные фонды, волонтерские организации и сообщества приемных родителей. Именно с их стороны я постоянно чувствовала поддержку и получала помощь.

Тем, кто думает взять приемного ребенка, нужно запастись очень большим терпением и создать вокруг себя группу поддержки из родных, друзей и специалистов, которые будут поддерживать вас на этом тернистом пути. А заодно «убрать» из своей жизни тех, кто будет мешать поискам и настраивать на негатив, утверждая, что дети из детских домов – это потенциальные алкоголики, наркоманы и бандиты, которые разрушат вам всю жизнь…

Иллюстрация Екатерины Селиверстовой

«Поиски продолжались три месяца»

Год назад в моей жизни появился мой мальчик, мой сын. Мои поиски продолжались недолго – три месяца, и он был первым, кого я приехала смотреть в регион и так на нем и остановила свой выбор…

Но даже за этот недолгий срок я испытала все «прелести» нашей системы. Прежде чем общаться с любой из инстанций, ответственной за устройство в семью детей, – с органами опеки и попечительства, операторами баз данных детей-сирот, региональными операторами и другими подобными организациями – я общалась с юристами.

Бесплатную юридическую консультацию предоставляют сейчас некоторые благотворительные фонды, и это было настоящим спасением!

У юристов я узнавала, каковы правила и регламенты, сроки взаимодействия с той или иной государственной структурой. И только после этого я туда обращалась. Это оказалось очень эффективно. Потому что представители системы постоянно врут или просто плохо информированы, причем по каждому поводу. Но как только они понимали, что я в теме, разговор принимал иной оборот.

Всем, кто хочет приемного ребенка, опеки, школы приемных родителей и другие организации, предлагают обращаться к базам данных – федеральной на сайте usynovite.ru, региональным, областным и городским.  Но базы данных детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, – очень странный инструмент. Фотографии многих детей – плохого качества, будто специально созданы, чтобы детей не брали. Информация скудная, например, не указываются, что у ребенка серьезные проблемы со здоровьем. Долго висят анкеты детей, которых взяли в семью или у которых родители в местах заключения и их можно взять только на время. И мне приходилось неделями просиживать у телефона, звонить по всей стране, чтобы найти «свободного» и не совсем больного ребенка. Конечно, хорошо, что, хотя бы такая база есть. Но нужно слишком много времени потратить, чтобы научиться с ней работать, а после — «правильно» общаться с представителями регионов.

Хождение по опекам

Опеки – это государственные институты, которые должны помочь устройству детей в приемные семьи. На деле оказалось, что они испытывали потенциальных родителей на прочность: их общение обычно было малоинформативным, а ответы формальны и сухи, строго по инструкции.

В Москве на меня шикали, махали руками, с порога говорили, что детей у них нет. Имея в виду, что нет детей без очень серьезных заболеваний. В Тульской области разговор начался с откровенного хамства – более-менее вразумительный ответ я получила после того, как попросила представителя региональных оператора назвать имя и фамилию. Несколько раз у меня было так: я звонила в регион и спрашивала о конкретном ребенке, и в один день мне говорили, что его родная мама восстанавливается в правах, а через три дня его уже неожиданно забирали в другую семью. В каком из этих случаев мне врали — понять на расстоянии сложно. Но руки опускались.  

Приятное исключение из регионов опека по Иркутску и Иркутской области – ее представители проявили заинтересованность во мне как в опекуне, и подбодрили, сказав: «Приезжайте, мы вам кого-нибудь обязательно подберем».    

Поэтому лучше не фокусироваться только на базе данных и на посещении опек, а обращаться также к другим возможным источникам –  посещать сами детские дома и дома ребенка, где сейчас регулярно проводятся дни «открытых дверей» и можно сразу пообщаться с понравившемся ребенком; позвонить в благотворительные фонды, волонтеры которых постоянно колесят по стране; вступить в тематические группы в социальных сетях «ВКонтакте» и Facebook, например, «На пути к усыновлению», «Заберите счастье домой» и другие.

Откуда берутся дети 

Моя подруга искала свою девочку главным образом на сайтах благотворительных фондов, таких, как «Дети ждут», «Измени одну жизнь». Они размещают видеоанкеты и хорошие фотографии детей, дают более подробное и точное описание каждого ребенка, помогая сделать выбор и облегчая поиски.  

Встречи с группами поддержки приемных родителей и с волонтерами — это настоящие ресурсные группы. Хорошие мероприятия устраивает фонд «Измени одну жизнь», «Волонтеры в помощь детям-сиротам», мне помог фонд «Арифметика добра».  И еще очень поддержали преподаватели моей Школы приемных родителей от благотворительного фонда «Семья».

Они были как ангелы-хранители, им можно было написать в любой момент на электронную почту и почти сразу же получить поддержку.

Моего ребенка мне посоветовала прекрасная педиатр Наташа, которая работала с волонтерами и в качестве волонтера в разных детских домах. Ее я встретила на одной из встреч приемных родителей. Именно Наташа поддерживала меня, консультировала и укрепила в принятии решения.

Получив направление на знакомство с ребенком от регионального оператора, я рванула в республику Карелия. Только переступила порог детского дома, начала листать его личное дело и даже не видела еще самого ребенка, как меня спрашивают, заберу я ребенка сегодня или завтра. Вопрос меня сильно смутил – вроде как по правилам надо в течение десяти дней встречаться с ребенком, наладить контакт, а потом уже принимать решение. Я дипломатично спросила, можно ли познакомиться с ребенком. Может быть, мы друг другу не понравимся… Из этого делаю вывод, что «политика партии» сейчас отдавать детей любой ценой. Скажу сразу – со мной работники детского дома были милы, дружелюбны и приветливы, шли на встречу. Но, например, медицинскую карту ребенка я выбивала очень долго, ее искали два дня, перерыли в кабинетах и местной детской поликлинике, но так и не нашли…

Как мне сказал потом преподаватель ШПР и юрист Алексей Рудов, по закону, если у меня есть направление на знакомство с ребенком, представители опеки и детского дома сразу же обязаны предоставить мне для ознакомления его медицинскую карту – непредоставление является нарушением моих прав.

В итоге я пообщалась с ребенком и решила приехать еще раз, чтобы лучше с ним познакомиться и изучить его медицинскую карту – не была уверена, что потяну тяжелобольного ребенка.

За моим ребенком приехала в результате другая пара, которая дала согласие в тот же день, сразу же забрала его и …через месяц вернула!

Процесс поиска ребенка моей знакомой Татьяны тоже очень показателен. В детском доме одной из центральных областей России ее обманывали три месяца, чтобы не отдать 11-летнего мальчика в семью. Однажды она срывающимся голосом рассказывала мне, что одноклассники мальчика (причем это были дети сотрудников детского дома) угрожали избить его, если он даст согласие на усыновление. Городок, где расположен детский дом, – маленький, работы нет и, конечно, весь персонал учреждения боится, что их закроют. История Татьяны закончилась вполне благополучно – ее мальчик несмотря на угрозы одноклассников написал согласие, — и вот уже он четыре месяца дома.   

Я тогда дала ей совет идти к юристам, а от них – с письмами в прокуратуру и далее в другие проверяющие инстанции. Процесс после этих обращений действительно пошел.

Подобные душераздирающие рассказы слышала от очень многих приемных родителей. Но вместе, объединённые в сообщества и клубы, они становятся настоящей силой.  А помощь благотворительных фондов просто бесценна.

Встреча с сыном

А я тем временем продолжала поиски, но тот мальчик не выходил у меня из головы, и поэтому, узнав, что ребенок по-прежнему в учреждении, я приехала к нему еще раз. Его медицинскую карту так и не нашли, поэтому я решила взять его на неделю домой в Москву на гостевой режим.

Конечно, за это время узнать друг друга невозможно. Ребенок вел себя просто идеально, а забежав вперед, скажу, что действительность оказалась совсем другой.

Но за неделю я смогла понять, что у нас нет принципиального отторжения, и мы сможем принять друг друга (известно о случаях, когда мамы с сожалением рассказывали, что не могли принять усыновленных детей, они на физическом уровне они вызывали отторжение). Мальчик сразу же начал называть меня мамой, хотя он прекрасно помнит свою родную маму, но уж очень ему хотелось в семью. И это сразу очень подкупило, как и то, что он был моим однофамильцем!  И еще за это время удалось попасть к семейному психологу Анне Чикиной, с которой меня познакомили в фонде «Арифметика добра», и к заведующему отделения неврологии Тушинской детской городской больницы. Они сказали, что ребенок обучаем, хотя нам придется очень много вместе поработать, чтобы догнать сверстников. Невролог, пообщавшись всего несколько минут, на мой тревожный вопрос: обучаем ли ребенок, сказал: «Ребенок – хитрый, значит интеллект сохранен». Это позволило мне укрепиться в моем решении и осознанно сделать важный шаг.  

Когда я привезла мальчика обратно в детский дом, то уже предупредила руководителя детского дома и местной опеки, что через месяц, как только оформлю на работе отпуск и обновлю документы, приеду за ним. Но, конечно, были бессонные ночи, сомнения и переживания. Сложные разговоры с мамой и сестрой, которые в начале моих поисков поддержали меня, а когда дошло до дела – очень сильно возражали и отговаривали. Они просили не портить себе жизнь и, конечно, приводили любимый в народе в таких случаях аргумент – плохая наследственность, вырастет непременно преступником, вором, алкоголиком. У нас были ссоры и скандалы, я вместо поддержки получила сильный прессинг. А с другой стороны – «давила» региональная опека, они просили забрать ребенка или отказаться. В метаниях я пришла на прием к знакомому психологу, очень мудрой женщине.

Она, выслушав меня, предложила вспомнить, какие чувства я испытала, когда впервые увидела мальчика. Я ответила: «Теплые». Это было летом, он был налысо бритым и напомнил мне фото моего отца из его послевоенного детства.  

Приняв решение в пользу этого мальчика, я обновила медицинскую справку и со всеми документами отправилась опять в Карелию. Еще заранее решила, что оформлю опеку, так как усыновление – более длительный процесс, необходимо судебное решение. И именно такой вариант нам рекомендовали в школе приемных родителей. При опеке можно ребенка сразу забрать домой, а потом собирать документы для суда. Кроме того, при опеке положены некоторые льготы и выплаты, учитывая, что ребенка я буду воспитывать пока одна – это дополнительная подмога.   

В региональной опеке все оформили быстро, и на следующий день мы ночным поездом отправились в Москву. Казалось, что мальчик уже подзабыл меня, хотя я и регулярно звонила ему. Но тут он снова стал называть меня мамой. Потом уже по происшествии времени он с упреком спрашивал, почему я сразу не забрала его, еще летом. Приходилось неоднократно оправдываться.

Вообще, оглядываясь назад, понимаю, какой это сложный шаг не только для меня, но и для ребенка – ехать в новый, незнакомый город к незнакомой женщине. Каким надо быть смелым и как хотеть попасть в семью! Сейчас, когда мой сын вспоминает детский дом, его жизнерадостное лицо грустнеет, появляется тень печали…  А нас впереди еще ждали месяцы адаптации и привыкания друг к другу. Но это все потом…  на том этапе было радостно и позитивно. Мы наконец были дома…

(В ближайшее время на «Филантропе» выйдет продолжение истории Елены и ее сына)

Точка (не)возврата: почему приемные родители отказываются от детей и как это предотвратить

«Это теперь твоя мама, поздоровайся»

Почти два года назад в семье Натальи Тупяковой появился ребенок. Четвертый. Тогда она и не думала, что Глеб станет ее сыном, просто узнала от знакомых, что одна приемная семья не справилась с мальчиком и возвращает его в детдом. И что это уже второй возврат за последние два года — до этого Глеба уже брали в семью, но тоже вернули. 

На электронную почту пришло фото: восьмилетний мальчуган, пронзительный взгляд, забавно торчащие уши, светлые стриженые волосы.

Она думала — возьмет на время, ведь у нее уже есть трое: кровный сын-подросток и приемные дочки с проблемным здоровьем. И нет мужа. И нет своей квартиры в Москве — только съемная.

Но эти доводы не смогли перевесить одну-единственную мысль, которая крутилась в голове: нужно срочно искать ребенку другую семью, возвращать в детдом нельзя.

Наталья Тупякова с детьми (слева направо): Глебом, кровным сыном Рудольфом, дочками Надей и Арианой

© Личный архив Натальи Тупяковой

«Я сказала, что готова взять мальчика к себе, пока ему будут искать новых родителей. Что попробую оформить предварительную опеку, хотя шансов на одобрение моей кандидатуры было мало».

Тогда Наталье казалось, что разрешение опеки — главная трудность. Ведь если ребенка после возврата тут же не «перехватывает» другая семья, его на несколько недель помещают в больницу. Такие правила: даже если ребенок ничем не болеет, он должен пройти медобследование. За это время опека будет заниматься документами и искать место в детдоме. В больнице он будет один — без сопровождающего, няни, без близкого взрослого, который придет в часы посещений с теплым обедом в термосе.

Почти всегда на «выбракованного» ребенка не находится желающих: информация о том, что с ним уже не справились другие, отпугивает большинство потенциальных родителей. И из больницы ребенок вновь едет в казенное учреждение. Вот поэтому Наталья и перезвонила. И согласилась. 

«Спустя пару дней с утра я приехала с необходимыми документами в опеку, туда же привезли Глеба, — вспоминает Наталья. — Я очень удивилась, но мне разрешили его забрать. Сотрудница опеки подвела ко мне Глеба и сказала: «Вот это теперь твоя мама, поздоровайся».

Мальчик подошел и послушно взял Наталью за руку.

«Выкини меня на помойку»

О том, что было дальше, Наталья Тупякова и сейчас, спустя почти два года, говорит с волнением. Простой и понятный план действий — Глеб живет у нее несколько недель, а опека за это время находит ему новую приемную семью — стал рушиться буквально на следующий день после знакомства.

«Мы стояли с ним вдвоем на остановке и ждали автобуса, — рассказывает Наталья. — Глеб стал ломать ветки, подметать асфальт, вырывать на газоне траву с комьями земли и бросать ими в прохожих, плеваться, материться. Люди смотрели на меня, возмущенно делали замечания, а я не знала, как себя вести». 

Тогда, на остановке, и начался многомесячный кошмар в их семье: Глеб обижал детей и домашних питомцев — кошку и собачку, вызывающе грубо и неприлично себя вел, угрожал Наталье самоубийством.

«Подходил и кричал: «Дай мне веревочку, я повешусь! Выкинусь из окна!» Потом хватал нож, махал им в воздухе, грозился зарезать нас всех, кричал: «Ненавижу вас, тетки, вы меня все равно вернете! Выкини меня на помойку!» В тот момент я поняла, что не отдам его никому».

Я спрашиваю Наталью про жалость к Глебу. Про то, что она тогда к нему чувствовала. По какой еще причине можно добровольно решиться на воспитание ребенка, который ни на миллиметр не подпускает к себе, демонстрирует ненависть и жестокость к окружающим?

Наталья говорит без тени пафоса: просто поняла, что кроме нее никто его не заберет.

«Глеб растет очень внимательным: всегда сделает комплимент, если ему нравится, как я оделась или причесалась, поможет донести сумку, вызовет лифт, помоет посуду без напоминания»

© Личный архив Натальи Тупяковой

«Я осознала четко, что даже если его сейчас возьмут в семью, то снова вернут и после этого поведение Глеба станет только хуже, потому что раны, которые ему нанесли, сделаются глубже».

Она старается не вдаваться в подробности: мать и отца Глеба лишили родительских прав, когда ему было пять лет.

Именно раннее детство, а не детдом и скитание по приемным семьям мальчик до сих пор считает самым ужасным из всего, что с ним случилось. Привязан только к старшей сестре, которая частично заменила ему мать. Ее опека забрала из семьи вместе с Глебом.

Кровных родителей ненавидит и в первые недели в доме Натальи постоянно грозился с ними расправиться. Теперь — просто пресекает все разговоры о них, не хочет вспоминать.

Из кровной семьи — его жестокость, озлобленность, ощущение предательства. А после двух возвратов — еще и безграничное неверие, что он такой кому-то может быть нужен.

«Что было бы дальше, очевидно, — рассуждает Наталья. — Не справившись с таким тяжелым ребенком в детдоме, руководство, скорее всего, отправило бы его на лечение в психиатрическую больницу. Потом еще и еще раз. Его поведение бы ухудшалось. Потом бы его лишили дееспособности и на всю жизнь отправили в психоневрологический интернат. Он никогда бы оттуда не вышел. Это обычная практика с травмированными трудными детьми в детдомах».

Осознание того, что именно психологические травмы заставляют Глеба вести себя так, а не иначе, помогло Наталье не сдаться. Потому что после «показательных выступлений» Глеб тут же, услышав звонок сотрудников опеки, которые пришли к ним с проверкой, или кого-то из знакомых Натальи, прятался под кроватью и просил: «Мама, не отдавай меня!» Знал, что у нее он временно, и боялся, что его снова куда-то увезут. 

А она день за днем внушала, что не отдаст никогда. Просто брала на руки, когда Глеб в очередной раз кричал, что ненавидит ее и «их всех», крепко обнимала и говорила, что теперь придется жить по-новому.

Сила сопротивления

Начало их общей жизни — это постоянные занятия с психологом. Месяцы на лекарствах, которые Глебу выписал детский психиатр. 

«Я помню, как пришла в аптеку и фармацевт, прочитав рецепт, спросила, правда ли это для восьмилетнего ребенка, а получив подтверждение, посмотрела на меня с ужасом», — вспоминает Наталья. 

Ребенок мучился от ночных кошмаров, во сне сдирал и рвал на себе одежду — Наталья даже стала надевать на Глеба на ночь тонкий хлопковый комбинезон, который хоккеисты носят под защитой, чтобы он не мог выпутаться из него.

Сегодня Глеб не принимает никаких лекарств, психиатр их отменил, хотя продолжает наблюдать мальчика. После поездки на юг прошлым летом Глеб рассказал маме, что ему «снилось море».

Это не сказка с хорошим концом — у ребенка по-прежнему большие проблемы с самоконтролем, Наталья перевела Глеба на домашнее обучение, чтобы подтянуть предметы, потому что весь прошлый учебный год школа для Глеба была местом для вымещения агрессии. Успехи не грандиозные, по словам мамы, маленькими шажочками, но она надеется, что 1 сентября 2019-го сын сможет вернуться в класс.

Приемные дети Натальи Тупяковой Глеб и Ариана в театре. Первые годы жизни Ариана провела в детдоме и отсутствие маминой заботы привело к сильнейшей депривации. Когда Наталья забирала ее, сотрудники детдома уверяли, что девочка никогда не сможет произносить даже простейшие слова. Сейчас Ариана заочно учится по программе обычной общеобразовательной школы

© Личный архив Натальи Тупяковой

Я спрашиваю: были ли у нее мысли о возврате Глеба? Этот вопрос, наверное, самый трудный для Натальи. Она не скрывает, что долгое время испытывала только чувство ответственности за него, а привязанности и теплоты к Глебу не было. 

«Иногда возникало раздражение, иногда казалось, что больше нет сил. Да, желание вернуть было. Но я точно знала, что так не поступлю, раз уже однажды взяла, дала ему надежду. Даже когда старший ребенок очень просил сделать это, даже когда я видела, что он страдает от присутствия Глеба, не может дышать с ним одним воздухом — такой сильной была у него неприязнь, — я знала, что не верну Глеба».

Наталья говорит, что ребенок приносит и много радости: он общительный, подвижный, обожает спорт, по собственному желанию много помогает маме и очень старается начать жить правильно. 

Ангел с повадками зэка

«Проще всего в этой ситуации сказать, что родители, которые вернули ребенка, безответственные, плохие, — говорит приемная мама и психолог фонда «Измени одну жизнь» Елена Мачинская. (Именно она в разгар июля 2017-го и написала письмо Наталье Тупяковой с предложением временно забрать к себе Глеба.) — Мы все разные, и у каждого разная ресурсность, то, что мы можем ребенку дать. Наташа Тупякова обладает удивительным педагогическим талантом, она понимает, почему ребенок ведет себя так, а не иначе, понимает, когда надо попросить помощи у психолога. И как восполнять свои душевные силы». 

Понять «почему?» могут далеко не все, и это одна из главных причин возвратов, объясняет психолог. Дело не в безответственности — часто люди совершенно искренне хотят стать приемными родителями, чтобы «спасти бедную сироту». Им кажется, что, попав в домашние условия, ребенок оценит разницу с казенным заведением и будет благодарен новой семье. И когда вчерашний детдомовец вместо того, чтобы радоваться, начинает крушить все вокруг, вызывающе себя вести и демонстрировать неуважение, новоиспеченные родители приходят в ужас.

Часто они списывают поведение ребенка на плохие гены или на то, что «улицу из него уже не выбьешь». Что на самом деле творится в душе ребенка в первые месяцы, а то и годы в семье, взрослые не понимают. 

«Если ты не прошел это сам или не работаешь с такими детьми, если не знаешь ничего про реактивное расстройство привязанности, про депривацию в раннем детстве у детдомовских детей, никакие диссертации по психологии не помогут, — объясняет Елена. — Мне самой когда-то понадобилась помощь психолога после того, как я взяла в семью двух своих девочек, хотя я понимала, что происходит, работала до этого с такими детьми».

Первой в ее семье появилась Аня — белокурая голубоглазая худышка, зефирное нежное существо. До десяти лет она прожила с бабушкой, пьющей мамой и ее братьями, отсидевшими внушительные сроки. Первое впечатление, которое производила внешность девочки, без следа развеивалось, как только она начинала говорить.

Елена Мачинская с приемной дочерью Аней. Девочка долго винила себя, что не спасла кровную маму от алкоголизма и попала в детдом

© Личный архив Елены Мачинской

«Это был такой ангел с повадками уголовника, — вспоминает Елена Мачинская. — Представьте девочку 12 лет, которая сидит, по-мужски расставив ноги, и пересыпая чуть ли не каждое слово отборным матом, развязно произносит: «Я хочу выйти замуж за зэка, потому что зэки живут по понятиям. Не за ученого же идти! На кой мне школа? Мне с наркоманами нравится дружить, вот с ними весело, а обычные дети скучные, тупые». 

При этом Аня была очень привязана к маме и, пока жила с ней, делала все, чтобы не оказаться в детдоме: писала письма в полицию и опеку, требуя оставить ее дома и перестать приходить с проверками.

Девочка старалась присматривать за мамой, отнимать бутылку, не пускать пьяной на улицу, чтобы ее не увидели соседи и не нажаловались в опеку. Винила себя, что не всегда это получалось.

«Со стороны людям казалось — как такое возможно, это же жизнь в бомжатнике, среди алкоголиков, а для нее это была ее любимая мама, которая, когда была трезвая, ходила с ней на горку, играла, укладывала спать», — рассказывает Елена Мачинская.

До нее Аню пробовали усыновить дважды и оба раза очень быстро возвращали — просто не выдерживали жизни под одной крышей. Девочка материлась, дралась в школе, была дикой и педагогически запущенной.

Но у Елены получилось подобрать к ней ключик: спасли терпение, чувство ответственности за ребенка, а еще занятия с квалифицированным психологом, который убеждал девочку в том, что она не виновата в болезни мамы. Очень медленно Аня оттаивала и постепенно перестала бунтовать. 

«Мама бросила, потому что я плохая»

Аня — классический пример ребенка, которого боятся получить приемные родители. Именно поэтому в анкетах детей из детдомов сотрудники опеки стараются отметить их бесконфликтность, усидчивость, дружелюбие, потребность в ласке и доме, вежливость, бережное отношение к малышам.

На самом деле, говорит Елена, с тихим спокойным ребенком может возникнуть не меньше проблем, чем с бунтарем-хулиганом.

Нюра перестала ждать маму, только когда написала ей в соцсетях и поняла, что та ее не ищет. Адаптироваться к новой жизни помогло и знакомство с родной бабушкой. Сейчас девочка считает своей настоящей мамой Елену Мачинскую

© Личный архив Елены Мачинской

«Моя вторая дочь, Нюра, совсем не хулиганила, но ее адаптация в семье проходила даже труднее, чем у старшей».

До Елены Нюру уже пытались взять в семью и вернули — не из-за плохих манер или криминальных наклонностей, а из-за слишком сильной любви к родной маме.

«Мама привела Нюру в детдом, когда ей было пять лет. У девушки была трудная финансовая ситуация, не было жилья. И она пообещала забрать дочку, как только устроится на работу и снимет квартиру. Но за два года ни разу даже не навестила, не написала, не позвонила. Нюра все это время ждала, просиживая часами у окна. Она отказывалась от еды, от игр, от общения и только повторяла, что мама скоро придет за ней».

Когда Нюру взяла приемная семья и забрала в другой город, девочка не шла на контакт, твердила, что ее специально увезли, чтобы мама ее не нашла. Опекуна это раздражало, и она вернула Нюру.

После этого Нюра попала к Елене. Девочка требовала отвезти ее обратно в детдом, тревожилась, что с мамой что-то случилось, поэтому она никак не приходит. Тогда Елена сама взялась за поиски.

«Найти эту женщину оказалось совсем несложно — «Одноклассники» тут же выдали ее анкету. На фото она была с новым мужем и двумя маленькими детьми. На фоне неплохой машины. Написала ей, та ответила, что рада весточке, что искала Нюру и теперь ее заберет. Я рассказала, какие надо собрать документы, чтобы восстановиться в родительских правах, думала, она и правда будет что-то делать, но шло время, мама отвечала редко и уклончиво, находила какие-то детские отговорки. Потом я позвонила в опеку по месту ее жительства и узнала, что никуда она не приходила. А позже выяснилось, что она и младших детей бросила и уехала в неизвестном направлении».

Даже когда Нюра убедилась, что с мамой все в порядке и она ее не ищет, смогла принять это не сразу, фантазировала, что мама ей пишет, но вирус в компьютере уничтожает письма.

Потом спрашивала, почему мама так поступила, плакала, винила себя: «Я плохая, поэтому мама не приезжает и меня не любит».

А потом Елена нашла бабушку Нюры — мамину маму — и вместе с дочкой отправилась к ней в деревню.

Нюра несколько лет не могла поверить в то, что мама ее бросила. Девочка придумывала ей оправдания, переживала, что с мамой что-то случилось и поэтому она не может ее забрать

© Личный архив Елены Мачинской

«Бабушка оказалась хорошим человеком. Она пыталась искать Нюру. Сокрушалась о своей горе-дочери. А Нюру приняла очень тепло. И вот тогда дочку отпустило. Она осознала, что у нее есть родные, которые ее любят и думают о ней».

Сейчас Елена и Нюра знают, где живет родная мать девочки, — она снова замужем и родила четвертого ребенка. Но встречаться с ней Нюра больше не хочет, а своей настоящей мамой считает Елену.

«Ты меня обманула. Значит, бросишь» 

Каждая история ребенка, оставшегося без попечения родителей, уникальна, поэтому точно предугадать, какое поведение он выдаст, оказавшись в приемной семье, трудно.

Но психолог Елена Мачинская говорит, что чаще всего «психический вынос» связан с ощущением предательства. Ребенок становится недоверчивым, подозрительным, он будет очень долго проверять приемных родителей, пытаться подловить их на минимальной лжи, в мелочах.

«В первый год нашей жизни доходило до абсурда: к примеру, я утром сказала, что зайду купить яблок, а потом закрутившись, забывала. Или говорила, что вернусь с работы в восемь, а приходила на 20 минут позже. И начинался допрос и истерика: «Все, тебе нельзя верить, ты меня обманула, значит, ты меня вернешь, ты меня бросишь!» 

Елена Мачинская с семьей: крайняя слева — кровная дочка Надежда, стоят — приемные Нюта, Нюра, справа сидит — Аня

© Личный архив Елены Мачинской

Такое поведение вполне логично, считает Елена Мачинская. И для того, чтобы понять, почему ребенок так реагирует, можно просто попытаться переложить ситуацию на себя. 

«Представьте, что вы влюбились, вышли замуж, родили ребенка, обросли друзьями, бытом, и вдруг муж собирает вам вещи и выселяет. Вы больше не можете видеться ни с детьми, ни с друзьями, вам надо переехать в другой район, а то и в другой город. Вы переживаете. Потом, оправившись, вы пробуете еще раз наладить жизнь, снова выходите замуж, рожаете детей, привязываетесь, а потом все повторяется, вас депортируют в неизвестное вам место. Очевидно, что в третий раз вы будете бояться повторения сценария». 

Ребенок так боится еще раз пережить боль расставания, что ему проще самому убежать от родителей. «Ну, брось меня уже, нет сил ждать каждую минуту, что ты меня сдашь обратно, поэтому я буду так себя вести, что ты сделаешь это как можно скорее» — именно такой посыл кроется в агрессивном детском поведении. Ведь в детдоме ему хотя бы все понятно и нет страха, что от него откажутся, — он уже там. 

Ожидание предательства и страх боли рождает тревожность: родителю постоянно придется доказывать, что все в порядке. 

«Нюра устраивала истерики, просила ее вернуть, но при этом я не могла спокойно сходить в туалет, потому что она — заметьте, девятилетний ребенок — стояла под дверью и спрашивала без конца: «Мама, все в порядке? Тебе не плохо? Почему ты так долго? Когда ты выйдешь? Выходи!» Это было очень тяжело».

«Можно просто сходить в магазин?»

Директор фонда «Измени одну жизнь» Яна Леонова говорит, что начинающим приемным родителям чаще всего не хватает самых простых вещей: возможности погулять вокруг дома, полежать в ванной, отдохнуть на диване с чашкой чая и посмотреть телевизор, почитать.

С подобными проблемами сталкиваются мамы младенцев, и часто именно эта несвобода становится причиной послеродовой депрессии. Чтобы помочь приемным родителям избежать эмоционального выгорания, фонд создал программу «Передышка», которая предоставляет услуги няни на 16 часов в месяц: график составляет сам родитель, можно, к примеру, разбить ее посещения на два раза в неделю по два часа, а можно сразу взять два дня по восемь часов. 

«Изначально мы думали сделать для родителей такие разгрузочные дни: давать билеты в театр, в кино, на выставки, в спа или на маникюр, — рассказывает Яна Леонова. — Но оказалось, что им это все не особо нужно, они хотели просто глоток свободного времени, просили: «Можно мы просто сходим в магазин? Или в поликлинику?» И когда «Передышка» заработала, мы были поражены, какой на нее спрос».

На эту тему

Пока программа «Передышка» работает только в Москве и ближайшем Подмосковье, но фонд «Измени одну жизнь» планирует открыть ее и в регионах — по словам директора фонда Яны Леоновой, приемные родители по всей России очень ее ждут. 

Уже сегодня для всех россиян фонд «Измени одну жизнь» запустил бесплатную онлайн-программу ProFamily: она предлагает несколько онлайн-курсов, которые затрагивают самые болезненные проблемы приемных родителей. Почему ребенок себя так ведет? Как сделать, чтобы он слушался, как достучаться до него? Как сохранить с детьми доверительные отношения? Как правильно поощрять? Как правильно говорить с ребенком о его прошлом? Эти и многие другие темы обсуждают опытные профессиональные психологи. После того как пользователь выбрал интересующий курс, программа переводит его в мессенджер социальной сети Facebook и задает различные вопросы, предлагая в ответ на каждый короткие информативные видео с советами специалистов. 

Психологи фонда также оказывают бесплатные скайп-консультации для родителей со всей России. Яна Леонова призывает обращаться за помощью не когда уже совсем нет сил, а как только мама или папа чувствуют, что что-то в отношениях с ребенком не так: 

«Не так — это когда ребенок вас раздражает, вы испытываете к нему неприязнь, вам кажется, что вы совершили ошибку, вам некомфортно, плохо. Не надо себя винить за это, важно вовремя отловить триггеры, которые вызывают такие эмоции. И тогда почти всегда можно помочь. Родители, вовремя обратившиеся за помощью, потом переживают этот кризис и говорят: «Неужели у нас вообще были такие мысли и мы хотели отказаться от нашего ребенка? Тогда казалось, что все летит в тартарары». 

Для родителей со всей страны создана бесплатная горячая линия благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам»: 8-800-700-88-05. Специалисты фонда готовы проконсультировать и приемных родителей, и тех, кто только собирается взять ребенка в семью. 

Работает также круглосуточная горячая линия Фонда поддержки детей, находящихся в трудной жизненной ситуации, учредителем которого является Министерство труда и социальной защиты Российской Федерации: психологи консультируют детей и их родителей. 

На эту тему

Для поддержки замещающих семей государством созданы бесплатные службы по сопровождению, с которыми родители могут заключить договор после того, как возьмут ребенка под опеку. Службы сопровождения созданы на базе государственных учреждений различной ведомственной принадлежности: образовательных, социальных, по делам семьи и молодежи. Узнать о том, какие организации уполномочены сопровождать семью, россияне могут в отделе опеки и попечительства по месту жительства.

«Часто семью сопровождают специалисты, работающие на базе этого же детского дома, откуда взят ребенок, — рассказала ТАСС заместитель директора Департамента государственной политики в сфере защиты прав детей Министерства образования России Ирина Романова. — Эти психологи и педагоги хорошо знакомы с ним и знают особенности его характера. Это помогает ребенку быстрее адаптироваться в замещающей семье. Всего же у нас свыше 3,8 тысяч организаций в стране предоставляют медицинскую, психологическую, педагогическую, юридическую, и социальную помощь. Мы видим эффект, число детей принятых в семью последние годы опережает число выявленных детей сирот, и мы стремимся развивать эту тенденцию».

Кадры решают все 

Однако, если попробовать отметить все учреждения, отделения благотворительных фондов, ресурсные центры, которые оказывают помощь приемным семьям, на карте России, их концентрация будет заметнее всего в Москве и Петербурге, в некоторых крупных городах.

Например, по данным пресс-службы Департамента труда и социальной защиты населения города Москвы, в столице работа по сопровождению семей ведется 48 уполномоченными организациями, действуют 55 школ приемных родителей. С 2010 года количество приемных семей выросло почти в 7,6 раз: сегодня в Москве 2650 приемных семей, тогда как в 2010 году их было всего 348.

Но важнее не количество специалистов, которые должны помогать замещающим семьям, а их компетентность, считает глава фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елена Альшанская. 

На эту тему

«В России есть огромные отрезки, где нет ни центров, ни служб сопровождения, ведь служба сопровождения — это не федеральная история, поэтому она есть не везде. Бывает, что кроме отделения соцзащиты, где сидит психолог, ничего не понимающий в особенностях подхода к детям из детдома, в таких местах ничего нет. Среди наших подопечных есть семьи, которые рассказывали, как обращались к психологу, рассказывали о своих проблемах с приемным ребенком, а он делал круглые глаза, отправлял к психиатру и говорил: «Он у вас псих, зачем вам это? Возвращайте!» или «Ну а что вы хотели, возвращайте, за ним там присмотрят, там коллектив, хорошие воспитатели, не мучайте себя». Сегодня нет четко прописанной программы сопровождения семьи, в каждом регионе, городе, поселке ее понимают так, как хотят, иногда программой сопровождения называют занятия в кружке лепки из глины или мастер-классы и детские праздники, которые семьи должны посещать». 

Елена Альшанская убеждена, что работать с семьями должны только специалисты, хорошо знающие проблемы приемных детей, а обычный детский психолог, не знакомый с последствиями депривации, госпитализма, скорее всего, не поможет, а лишь ухудшит ситуацию. Это же правило должно касаться и всех преподавателей школ приемных родителей.

Поливать семечку

Наличие качественной помощи в городе не всегда может предотвратить возвраты детей. Одна из причин — родители слишком поздно за ней обращаются, когда сделать что-то уже нельзя — настолько они приходят выгоревшими. 

«Есть два типа таких родителей: первый, который приходит и говорит — не могу, не справляюсь, у меня не хватает ресурсов, я не рассчитал силы, что мне делать? — рассказывает директор благотворительного фонда «Измени одну жизнь» Яна Леонова. — Второй тип находится в глухой обороне. Они уже внутренне все для себя решили. В том, что у них не получается наладить жизнь, они обвиняют не себя, а ребенка несмотря на то, что они взрослые, а ребенок маленький, что взрослые должны справляться со своими состояниями, а ребенок еще не должен, ему и так досталось в жизни. Такие родители настолько сфокусированы на своих страданиях, что теряют всякое сострадание к ребенку, всякую эмпатию. Приходят и говорят: «Забирайте!»

Спецпроект на тему

Претензии к ребенку часто возникают из-за завышенных ожиданий родителей, считает Яна Леонова. В период неофитства, когда человек только загорается идеей взять на воспитание ребенка, он представляет, как новый член семьи станет его единомышленником, заинтересуется увлечениями родителя, будет успешен.  

«Повышенные ожидания опасны, — говорит Яна Леонова. — Родительство многими воспринимается в розовом цвете. Когда же человек берет ребенка и не испытывает ожидаемой радости, то разочаровывается, начинает думать: «Зачем я это сделал? Это же теперь на всю жизнь! И он совсем не такой ребенок, как я хотел и думал. Я никогда не полюблю его как своего. Я, может быть, вообще никогда не смогу полюбить его».

Отсутствие чувств к ребенку в первые его месяцы в семье вполне естественны и объяснимы: приемный родитель не вынашивал малыша девять месяцев, не мучился от токсикоза, не бегал в магазин за вкусностями для беременной жены, не рожал, зачастую не видел первых шагов своего ребенка, не слышал его первых слов. Ему досталась уже во многом сформированная личность, у которой есть свой, преимущественно неблагополучный жизненный опыт. Ему требуется больше терпения, чем с родным ребенком, а положительных эмоций от общения, которые бы компенсировали негативные моменты, он еще не получает. Однако со временем «скелет» отношений обрастает «плотью» и привязанность, скорее всего, постепенно начнет формироваться.

Яна Леонова объясняет, что еще на стадии подготовки к приему ребенка в семью родители должны понять: их будущие сын или дочь могут вовсе не гореть желанием быть усыновленными. В России именно родители выбирают, кого взять под опеку или усыновить, и согласия ребенка до десяти лет для этого не требуется. 

«В идеале должна быть база потенциальных родителей — обследованных, подготовленных, психологически готовых к усыновлению, чтобы из них можно было выбирать под каждого конкретного ребенка того, кто даст ему именно то, в чем он нуждается. Должен сложиться пазл. Но такой системы пока нет. Для приемных родителей главной ценностью должна быть верность, нежелание совершить предательство. Если ты взял ребенка, то несешь ответственность за этот поступок, ты стремишься сделать все, чтобы не причинить ребенку новую боль, не отступать, бороться». 

Возраст кандидата, его социальное положение не влияют на его психологическую зрелость, способность отвечать за свои действия, считает Яна. Важно понимать, что приемное родительство — это очень долгосрочное вложение ресурсов.

«Мы можем не видеть быстрых результатов, и важно помнить, что в воспитании детей мы никуда не гонимся, мы вкладываем просто потому, что чувствуем: нужно вложить! Любовь, доброту, заботу, нежность, ощущение защищенности. Просто поливайте семечку. Прорастет».

Карина Салтыкова 

Автор выражает признательность благотворительным фондам «Измени одну жизнь», «Волонтеры в помощь детям-сиротам», и лично Яне Леоновой, Елене Мачинской, Екатерине Овчинниковой, Елене Альшанской, а также Наталье Тупяковой за помощь, оказанную при подготовке материала

Ирина Исаева. Опыт усыновления подростка

Я хотела быть приёмным родителем с детства. Своих детей рожать, когда есть дети, которых оставили, не хотелось. Почему бы им не помочь? Когда я почувствовала, что у меня достаточно ресурсов, чтобы стать родителем, я пришла в ШПР в ИРСУ. Там я лучше вгляделась в свои страхи, поняла, какие из них реальные, какие нет, над чем поработать с психотерапевтом.

Я планировала брать ребенка старше семи лет. Я не вижу особой разницы по рискам между тем, чтобы брать младенца и подростка. Идеи о том, что из ребенка можно что-то вылепить под себя, сделать его своим продолжением, у меня не было.

Есть легенда у тамошней опеки, что мой сын ни к кому не выходил даже знакомиться, а когда я приехала, он сразу ко мне пошел. Но они просто никогда не вглядывались в ребенка и не понимали, что ему важно. Были обстоятельства, по которым он хотел быть в детском доме. Как только они изменились, он захотел в семью и, я думаю, кто бы ни приехал, он бы пошел за этим человеком. Сыну было 12.

ЧТО ПОМОГАЛО?
Я уже несколько лет была в психотерапии. Я знала свои реакции, научилась просить и получать поддержку, научилась замечать, когда устаю и что-то с этим делать, научилась не упахиваться, не выгорать. Мне кажется, это очень важно для родительства, чтобы не орать на ребенка и не наказывать от бессилия.

У меня было сформировано достаточно поддерживающее окружение. Друзья очень помогали.

У меня не было потребности взять ребенка, чтобы он исполнял мои мечты. Но возникла уверенность, что я могу его принять таким, какой он есть. Конечно, я расстраиваюсь, если ожидания не оправдываются. Но я могу не нагружать сына стыдом и виной за то, что он не соответствует.
Помогала семейная история. Я увлекаюсь генеалогией. Когда стала собирать семейную историю, оказалось, что у меня по всем практически веткам есть родственники, которые были усыновлены. Можно сказать, это такая традиция в семье. Меня это сильно поддерживало.

Еще я долгое время профессионально занималась спортивной дрессировкой собак. В спортивной дрессировке ты сталкиваешься с реальностью: собака тебе ничего не должна, а ты должен уметь с ней строить контакт, налаживать отношения, формировать её мотивацию, быть очень терпеливым и при этом учитывать, что у собаки может быть разное настроение, поэтому нужны разные подходы. После нескольких лет такой работы гораздо проще строить отношения с ребенком, потому что если и формируются ожидания в отношении его поведения, то уже есть отработанный навык, как перестраивать свои ожидания в зависимости от того, что сейчас происходит. Например, вы собирались пойти сегодня заниматься спортом, а ребенок утром проснулся и у него болит голова или легкая температура. Родитель, который более-менее прокачан (необязательно, конечно, дрессировкой собак, чем угодно) не раздражается на это, а спокойно воспринимает: да, мир изменчив, так получилось, мы сегодня не занимаемся спортом, а сидим, наверное, в кроватке, читаем сказки и пьем горячее молоко.

Еще я много лет работала менеджером. Это была западная компания и нас учили управлять людьми в хорошем смысле, то есть работать с мотивацией, правильно хвалить, давать обратную связь. Это тоже помогало.

Я видела разных приемных родителей, и успешных в том числе. Нельзя сказать, как у Льва Толстого, что все счастливые семьи счастливы одинаково. Очень разные люди приходят к приемному родительству. Мне кажется, что осознанность, отсутствие ожиданий и поддержка, которую можно получать, при этом хорошо замечая свои состояния – это самое важное в любом родительстве.

СТРАХИ
Немножко смешно вспоминать страхи, с которыми я шла на ШПР. Поскольку у меня всегда было много животных дома, я боялась, что приведу ребенка домой, а у него либо окажется аллергия, либо он станет агрессивно с животными себя вести. И что мне тогда делать? Когда я поняла, что всё равно я не смогу это проконтролировать, я подрасслабилась и решила: «окей, будем смотреть по обстоятельствам». К слову, аллергии у ребенка не было и он хорошо относится к животным. Даже говорил мне, что он выбрал меня потому, что у меня была собака.

Первые два месяца ребенок доводил собаку играми, пес даже начал огрызаться, покусывать его. Пришлось вводить жесткие правила, которые, как оказалось, помогли. Собака расслабилась и ребенок расслабился. Когда есть четкие понятные границы, детям, особенно из системы, становится спокойнее и они лучше себя ведут.

У меня были опасения в отношении детей с хроническими заболеваниями. Не в отношении ВИЧ, тут скорее я переживала будет ли достаточно лекарств в нашей стране, и тогда смогу ли я ребенка поддерживать своими силами, если вдруг. Страшно было столкнуться с психическим заболеванием. Я не могу сказать, что этот страх преодолела, я скорее с ним познакомилась: поняла, что риск того, что мой родной ребенок был бы с каким-то психическим заболеванием, ненамного ниже. Но это одна из причин, по которой я не планировала брать малыша, потому что эти риски выше и предсказать невозможно. Когда берешь подростка, конечно, заболевание может дебютировать когда угодно, но хотя бы умственная отсталость, другие серьезные заболевания, которые проявляются до 4 лет — аутизм тот же — их можно избежать.

Я не брала младенца, потому что понимала, что если у ребенка будет реактивное расстройство привязанности, я не справлюсь. Мой сын с легкой умственной отсталостью, которую мы достаточно быстро сняли, это была педагогическая запущенность. Она остается, но надеюсь, что к совершеннолетию он выровняется и будет мало чем отличаться от сверстников. Он и сейчас не особо отличается, если не вглядываться в тетрадки и не играть в «Крокодил» с умными словами, которых он не знает. А так это нормальный парень, который хорошо соображает, у него хорошая логика, просто очень куцые знания о мире.

Про мать моего ребенка известно, что у нее была умственная отсталость, возможно шизофрения. Было страшновато. Да, у моего ребенка высокие риски развития психического заболевания из-за того, что у него есть детские травмы, опыт жизни в бедности, у него сложности со стыдом, с виной. Травма брошенности сильно истощает. Он хрупкий в этом месте, моя задача подстилать соломки.
Гарантий, конечно, нет, я понимаю, что чем раньше заметим, тем больше вероятность, что можно это будет контролировать медикаментами. В правильной среде, без стрессов, заболевание может и не дебютировать. Я на это очень надеюсь.

Было два сильных страха, которых я не ожидала, а они случились. В детском доме мне не показывали все документы сына. Когда я уже его забрала, мы заехали в школу сдать учебники, мне отдали документы, включая школьную медицинскую карту. Вдруг выяснилось, что ребенок инфицирован туберкулезом, но об этом я ничего не знала. В первый момент возник ужас и желание развернуться, поехать обратно, но это был момент малодушия.

До сих пор с туберкулезом у нас вопрос не решен. Ездим в диспансер, делаем регулярно КТ. То диаскин положительный, то отрицательный. Открытой формы нет. Это не то, с чем хотелось бы столкнуться, но если это уж есть, это мой ребенок, у него такая особенность, ну что ж теперь.

Когда я готовилась к усыновлению, и мы с ребенком проходили полный медосмотр, выяснилось, что у него порок сердца, который требует операции. Почему в системе никто этого не замечал? Я раскопала в мед.карте запись кардиолога, что ребенку нужно ехать в Москву, чтобы на аппарате хорошего качества сделать экг. Никто в детском доме этого не сделал, может быть, и к лучшему. Я побоялась бы брать ребенка, которому предстоят операции.
Я испугалась, мобилизовалась, подняла все связи. В течение недели у нас были записи к трем кардиологам. Еще через несколько месяцев сделали операцию. Настолько успешную, что нам отказали в обязательной после такой операции на открытом сердце инвалидности. Нам сказали: «У вас все классно».

Нашим страхам способствуют окружающие: родители, знакомые, сами сотрудники опеки и детских домов. Меня директор детского дома отговаривала, говорила, что я не справлюсь, спрашивала, понимаю ли я, что ребенок дебил, что он никогда не выучится в школе и все время мне придется ему помогать. А сын совсем не дебил.
Было непонятно, как общаться с родственниками. В ШПР я поняла, насколько важно ребенку знать свои корни и поддерживать отношения с родственниками. Общение с родней, если оно не вредит, я приветствую. Собственно, у нас в итоге так получилось, что сейчас даже двоюродная сестра сына живет с нами.

ДЕТСКИЙ ДОМ
Я была готова к сложностям с ребенком, что будет конфетно-букетный период, а потом ужасная адаптация. Я не могу сказать, что её не было. Но лично мне сложнее всего далось общение с чиновниками.

В детском доме мне не дали ознакомиться с делом ребенка. Сначала сказали, что у меня нет основания, потому что мало ли…ходят тут с детьми знакомиться. Потом просто не дали. Я не хотела тратить силы на борьбу, ребенок все равно мой, какой уж он там будет. Может быть, это я зря сделала.
В детском доме каждый воспитатель, каждый сотрудник, а их там больше, чем детей, мне кажется, пытались меня оценить, задавали странные вопросы. Например, одна женщина, узнав, что я психолог, начала меня спрашивать, не хочу ли я ставить психологические опыты на ребенке, зачем он мне такой нужен.

Там очень выгоревший персонал с замыленным взглядом. Они искренне не понимают, кому и зачем могут быть нужны эти дети «второго сорта», ненужные и ничейные. Это транслируется и прямо словами, и просто через отношение.
Это не самый плохой детский дом, с оснащением все прекрасно, они вывозят детей в каникулы в лучшие лагеря, за границу. У меня ребенок был в Иордании и на Кипре. С одной стороны, это хорошо, но с другой, не каждая приемная семья может обеспечить такой уровень. У детей возникает потребительское отношение к взрослым., они привыкают, что спонсоры привозят фирменные кроссовки, айфоны. И от семьи ребенок ждет того же, он не очень понимает, зачем ему семья, если этого нет.
Детей практически не готовят к семье. Я знаю один детский дом в Москве, где психолог работает, объясняет, зачем семья, какие будут сложности, чтобы не было иллюзий. Детям объясняют, как это важно для их жизни, чтобы у них был тыл, взрослые, которые подскажут, помогут, что дело не только в кедиках Ванс.

ПЕРЕМЕНЫ
Близкие говорят, что я повзрослела в хорошем смысле, увереннее стала, спокойнее, большее удовольствие получаю от жизни. Точно вылечилась от какого-то спасательства, знаете, кидаться помогать без просьб, улучшать чью-то жизнь по своему образу и подобию. Эти мотивы у меня ушли и это фантастически экономит силы, позволяет отношения с детьми выстраивать хорошими. Дети чувствуют, если ты ими недоволен и вечно хочешь их улучшить, тогда это становится основной причиной конфликтов с подростками у родителей.

У меня появился собственный опыт родительства. Это действительно какая-то такая штука, которую не передашь словами. Если рационально подходить, то дети, конечно, не выгодны. На них только тратишь, отдаешь силы, деньги, время и ничего такого, что можно пощупать руками, посчитать, завести в баланс или положить на счет, они не дают. Но вот эти отношения доверительные, опыт заботы, опыт изменения ребенка из такого колючего ежика в человека, который чем-то делится, опыт жизни рядом, увиденности. Сложно подобрать слова. Это другая радость, другая энергия, это, не побоюсь этого слова, счастье.

Ирина Исаева
(записала Мария Кучмель, специально для ИРСУ)

«Детей мы распределяем не в какие-то идеальные семьи, а в те, которые есть в нашей стране»

В Петербурге прошла первая научно-практическая конференция по подготовке и сопровождению замещающих семей «Дома лучше», на которой некоммерческие организации, приемные родители и чиновники Минпросвещения обсуждали нашумевший законопроект о новых правилах в сфере семейного устройства сирот. Президент благотворительного фонда «Дети ждут» Лада Уварова рассказала специальному корреспонденту “Ъ” Ольге Алленовой о том, как должно измениться законодательство о приемной семье, чтобы семьи и дети были лучше защищены.

«Ребенку нужно время в новой семье на адаптацию»

— Больше года прошло с тех пор, как Министерство просвещения и Следственный комитет предложили изменить правила подготовки приемных семей, а также их сопровождения. В течение этого года ваша организация в числе других НКО участвовала в доработке законопроекта, и сейчас его рассматривает правительство. Какие у вас впечатления от этой работы?

— Когда вынесли на обсуждение законопроект, было много шума, потому что приемные семьи увидели там много угроз для системы семейного устройства детей. Но за последний год законопроект сильно изменился, из него убрали спорные моменты, например ограничение количества детей на одну семью. Сейчас в нем нет численных ограничений. Есть только ограничение на частоту приема детей в семью — не чаще чем один раз в год. Я могу сказать, что это правильная, на мой взгляд, норма. Ребенок приходит в чужую семью, ему нужно время адаптироваться к родителям, а родители должны адаптироваться к нему. На это нужно время. Но могу сразу сказать, что это ограничение не касается детей, которые являются друг другу братьями-сестрами или воспитывались вместе, даже если они не кровные родственники. А также детей, усыновляемых из-под опеки.

— Бывают такие люди, которые рождены воспитывать детей, и они могут брать в семью чаще одного раза в год.

— Бывают. Я считаю, что это скорее исключение, чем правило. Есть мировая практика, которая говорит, что ребенку нужно время в новой семье на адаптацию. И не надо изобретать велосипед.

Но вот если у нас появится наконец закон о профессиональной семье, то тогда вот такие семьи и смогут принимать детей чаще и больше, потому что профессиональная семья — это люди, которые берут любого ребенка, временно, на тот период, пока ему ищут постоянную семью. И они не выбирают, кого им брать. Но профессиональная семья — это не окончательное семейное устройство.

«В том или ином виде этот закон будет принят»

— Этот законопроект Минпросвета в среде приемных родителей уже назвали ужесточающим и антисиротским.

— Даже не знала. Он сейчас очень изменился по сравнению с первой версией. И он предлагает много изменений, которые, прямо скажем, нам нужны.

Может быть, для кого-то это и правда ужесточение. Оно направлено, естественно, не на тех, у кого все хорошо и они справляются, а на тех, у кого нехорошо и кто не справляется. Как я вижу, именно с этими людьми государству хочется урегулировать отношения.

— А зачем вообще их урегулировать еще больше? Разве нынешнего законодательства недостаточно?

— Нынешнее законодательство в области опеки и попечительства — очень замшелое. Старое. В него вносились изменения, например, в 2012-м, когда школы приемных родителей ввели. Но это такие «заплатки».

При этом надо отметить, что институт приемных семей в стране сформировался за последние десять лет. Когда детей брали мы и наши единомышленники, это был 2006–2007 годы, то такое поведение считалось из ряда вон выходящим, каким-то социальным экстримом. Сейчас это не так — у многих людей есть приемные дети. Семьи с приемными детьми появились в окружении каждого человека. Этот институт, скажем так, стремительно сформировался. А правила остались старые.

Когда вводили закон Димы Яковлева, мотивировали его тем, что в Соединенных Штатах есть случаи насилия в отношении детей. Было очевидно: они нас опережают по развитию этого института, но при этом у них есть такие случаи — значит, такие случаи есть всегда и везде, где есть институт приемной семьи. И странно было бы предполагать, что у нас будет развиваться этот институт, а случаев насилия не будет.

Сегодня мы получили огромное количество приемных детей в семьях. Если дети появились в семьях — в семьях будет происходить не только хорошее. И теперь государство, как я понимаю, вышло к обществу и предложило новые правила игры.

— Зачем?

— Для безопасности детей. Для актуализации законодательства. Для введения более понятных правил. Сейчас интересная ситуация — закон еще не принят, его изучают в правительстве, и пока не знаю, вернут на доработку или одобрят в таком виде. Но я понимаю, что в том или ином виде, сейчас или позже, но этот закон будет принят. Потому что законотворчество следует за развитием жизни. Понятно, что должен быть адекватный законодательный отклик на то, что происходит в стране, на формирование института приемной семьи со всеми его плюсами и минусами.

«В 36-метровую «однушку» двое взрослых могут взять двоих детей»

— Давайте поговорим про то, что предлагает этот законопроект.

— Давайте.

— Он вводит норматив по площади, на которую может быть принят ребенок. Это вызвало очень негативный отклик у приемных семей.

— На самом деле это та норма общей площади, которая определена социальным законодательством как минимальная.

Если у тебя в семье меньше этой нормы на человека, то ты ставишься на очередь как нуждающийся в жилье. На мой взгляд, справедливо — если у тебя жилья меньше, чем полагается для того, чтобы соблюдались санитарные нормы, ты должен встать на очередь как нуждающийся в жилье. Разве ребенок из детского дома не заслуживает того, чтобы устраиваться в условия, где у него, кроме кровати, будет что-то еще для жизни?

— Но вы же знаете, как работают органы опеки. Если семье не хватит одного метра по нормативу, ей не дадут ребенка.

— Я в этом вопросе сторонник четких правил. Вот по Петербургу этот норматив — 9 м общей площади на одного человека в семье. То есть, в 36-метровую «однушку» двое взрослых могут взять двоих детей.

На мой взгляд, куда больше? В этом месте часто говорят: «А как же дети с инвалидностью?» А что, ребенку с инвалидностью меньше места надо? Наоборот.

При этом я понимаю критику, которая сегодня есть. Люди задают резонные вопросы: «А что, если есть прекрасная семья, которая чудесно справится с детьми, но они будут спать на двухъярусной кровати в «однушке»,— им откажут?» Я думаю, что в ряде ситуаций нужно подходить индивидуально — исходя из знаний специалистов о семье, из ресурса семьи.

Но мы находимся в ситуации, когда нужны какие-то правила. У нас был совершенно противоположный случай. Сколько-то лет назад мы судились в Краснодарском крае за приемную семью Натальи Клименко, есть такая широко известная в наших кругах мама, которая берет очень тяжелых по состоянию здоровья детей. У нее нет ни одного ребенка с легкой инвалидностью.

Опека не понимала, зачем брать таких тяжелых детей. Я, например, понимаю, что бывают такие люди, подвижники, я их видела. Редко, но бывают. А опеке это кажется странным, подозрительным, она боится, что потом ей придется что-то неприятное расхлебывать.

И опека в очередной раз отказала Наталье в приеме двоих детей в семью. На том основании, что в 250-метровом доме осталась только одна комната для новых детей, и это 25-метровая, проходная комната. И опека написала, что считает ее неподходящей для детей. Мы столкнулись с совершенно обратной ситуацией. Если бы было четко указано в законе, что 9 м общей площади на ребенка, то опека не смогла бы возражать в такой ситуации, в какой оказалась Наталья. А пока все — на усмотрение опеки.

— Самый неоднозначный пункт этого законопроекта — обязательное социально-психологическое обследование для кандидатов в приемные родители. Непонятно, кто и как будет обследовать, но инструмент для отказа человеку стать приемным родителем — мощный.

— Мы в Петербурге проводим социально-психологическое обследование кандидатов уже много лет, у нас это на региональном уровне есть.

— Погодите, оно же не обязательное.

— Да. Но договор приемных родителей составлен так, что ты его пройдешь. И хотя это не урегулировано федеральным законодательством, у нас на уровне порядка подготовки это есть. Если родитель проходит школу приемных родителей (ШПР), он получает свидетельство о прохождении школы и отдельно — социально-психологическое заключение о степени готовности к приему ребенка. В любой петербургской опеке у него попросят такое заключение, без него кандидат ребенка не получит.

— Но ваш кандидат может выехать в любой другой регион и без заключения усыновить ребенка?

— Да, пока такой нормы нет в федеральном законодательстве. Как раз в связи с этим расскажу один случай. К нам в школу приемных родителей ходила женщина 66 лет. Женщина странная, детей никогда не было, не так давно похоронила мужа. И она хотела взять младенца. Уже только на основании ее возраста я бы не советовала ей это делать. У нас в законе нет ограничений по возрасту в отличие от некоторых зарубежных государств, где оно есть. Например, в ряде стран 45 лет — это максимальный разрыв, который может быть у приемного родителя с ребенком. То есть, в 48 он может взять трехлетнего, в 50 — пятилетнего, в 60 — 15-летнего. Насколько я знаю, это ограничение вводилось для того, чтобы пожилые приемные родители возраста бабушек не оказывались родителями подростков. Но у нас нет таких ограничений.

Женщина эта собрала все справки, в том числе от психиатра. Она рассказывала нашему психологу, что хочет отнести ребенка на могилу мужа, чтобы покойник там его благословил, и чтобы малыш стал по-настоящему его ребенком.

Так вот, наши специалисты в заключении описали ситуацию и риски. Но мы видели, что наше заключение ее не сильно интересует. Она собиралась ехать в другой регион за ребенком, где не надо предъявлять заключение. По закону мы не можем не выдать свидетельство о том, что человек прошел ШПР,— если вы прослушали весь курс, посетили все занятия, мы обязаны выдать его в трехдневный срок. А заключение о социально-психологическом обследовании у кандидата точно спросят только в Петербурге. Человек, имея на руках «плохое» заключение, в нашу опеку не пойдет, а поедет туда, где у него не спросят такое заключение. И это меня пугает.

— Все-таки сегодня даже в Петербурге любой человек может оспорить в суде действия опеки, которая требует от него заключение о социально-психологическом обследовании.

— Может. И есть люди, которые идут в суд. Но какой-то барьер эта норма все-таки создает. И я за то, чтобы она была федеральной.

Я считаю, что социально-психологическое обследование — это благо при его квалифицированном проведении. В стране большое количество возвратов приемных детей, это каждый раз трагедия. И давайте прямо скажем, детей редко, но убивают.

Да, это происходит и в кровных семьях, но раз мы взялись решать судьбы осиротевших детей, то нужно сделать все возможное, чтобы им не пришлось столкнуться ни с насилием, ни с повторным возвратом.

— У вас в фонде работают хорошие специалисты, в Петербурге, в Москве они есть. А где их взять в небольших райцентрах? Кто будет их обучать, кто будет контролировать, как они работают? Ведь вы судьбу ребенка передаете в их руки, от их решения зависит, останется он в детском доме или уйдет в семью. Вы читали знаменитое заключение подмосковного органа опеки о том, что у кандидата «вакуум в сфере красоты и искусства»?

— Тут я соглашусь. Мне однозначно нравится эта затея, когда я думаю о наших специалистах, потому что я хочу, чтобы к их мнению прислушивались. Но зная, какая ситуация в стране с кадрами, я пока не понимаю, где взять психологов по всей РФ. Мы и в Петербурге ищем по полгода психолога сопровождения, который бы нас устроил. Минпросвет считает, что нужно передать ответственность за подготовку таких кадров главам регионов. Если у них появится такая задача и такая ответственность, то это подтолкнет к развитию индустрии в подготовке кадров. Если мы это не сделаем, у нас через 20 лет будет пустота в этой сфере. Это их позиция, которая не лишена логики.

— Региональные чиновники будут стараться кто во что горазд.

— Я рассчитываю на то, что Минпросвет подготовит очень внятные методические рекомендации, чтобы на местах имели представление, что и как делать. А также разработает обучающие программы для специалистов. На конференции в Петербурге мы как раз планируем этот вопрос обсуждать.

Но надо понимать, что в такой большой стране, как Россия, невозможно унифицировать все.

Вот мы однажды имели беседу со специалистами из Ямало-Ненецкого округа, они рассказали нам про проблемы, которые к Санкт-Петербургу вообще не имеют никакого отношения, хотя мы в одной стране живем. А проблемы у них такие: должно быть обязательное среднее образование у ребенка, поэтому детей изымают из стойбищ, и они обучаются в интернатах, очень далеко от стойбища. Редко видят своих родителей. Приезжают только на каникулы. Закончив интернат и получив это самое обязательное образование, ребенок не может уже жить в стойбище, потому что он отвык, корни обрубили. И в городе тоже не может жить, потому что не городской он. И эти дети выросшие болтаются между городом и тундрой, неприкаянные. Вот такая региональная специфика.

То есть, принимая какие-то единые для всех законы, мы должны понимать, что у нас очень разные регионы, и они должны дополнять на региональном уровне «нормативку» так, чтобы их особенности учитывались в законодательстве. Но единые рамочные правила все равно должны быть.

— Все равно не понимаю, зачем при отсутствии системы подготовки кадров делать обязательным такое заключение. Есть четкие требования к кандидатам: справка об отсутствии судимости, медицинские документы, подтверждающие отсутствие тяжелых заболеваний, в том числе психических, обследование жилья. Тут все понятно. Но ведь социально-психологическое обследование даст повод отказывать людям. Опека всегда перестраховывается. Семейное устройство зависнет.

— Смотрите, сейчас закон требует только справку об отсутствии судимости самого кандидата. Члены его семьи могут быть даже рецидивистами. Например, муж, старшие дети. И мы знаем случаи, когда именно член семьи издевался над приемным ребенком. А новый законопроект обязывает хотя бы мужа предоставить такие документы. При проведении социально-психологического обследования наш специалист выходит в семью и знакомится со всеми, кто будет проживать с ребенком. Да, это тоже не гарантия, что он все увидит, но это значительно больше, чем вообще никакой информации. И это давно надо было сделать.

Что касается справок от психиатра — это сейчас скорее формальность. Психиатр видит человека в текущий момент, во время приема, который длится 15 минут. Что за это время можно увидеть?

Дополнительная мера в виде социально-психологического обследования как раз поможет в такой ситуации. Но, оговоримся. Психолог не может и не должен выявлять психиатрию. Это должны делать психиатры.

Люди, с которыми я разговаривала в Министерстве просвещения, в Следственном комитете, видят страшные вещи. Это вообще не те проблемы, о которых мы с вами сейчас говорим. Это не повторные возвраты или не надлежащее воспитание. Они, к сожалению, видят полный ужас, и у них определенным образом картина мира сформирована, и они хотят, чтобы этого ужаса не было.

Та дичь, о которой они рассказывают, по большей части связана с приемными родителями или членами их семей, у которых алкоголизм, наркомания, невыявленное психическое заболевание в анамнезе. Они делали страшные вещи по отношению к детям, но у нас таким образом сформировалась законодательная база, что вопрос углубленного психиатрического обследования не может решать Минпросвет, это должна быть более глубокая и системная реформа, в том числе изменение закона о психиатрической помощи. А это уже Минздрав. Но то, что мы можем сделать, так это социально-психологическое обследование кандидата. Хоть что-то. Хотя я говорила и говорю о необходимости качественного психиатрического обследования.

В целом я хочу сказать, что люди все-таки в большинстве не безумны и не лишены здравого смысла. И в опеке, как правило, работают люди, которые понимают, что ребенку нужна семья. Этот законопроект отсечет крайние случаи, сомнительные. У меня большой личный опыт, я сама усыновитель, я три раза проходила эту процедуру, и никогда у меня не было проблем с опекой, хотя, она у меня самая обычная, просто потому, что у нас совершенно понятная, не вызывающая вопросов семья.

— Ну вы достаточно известный в Петербурге человек.

— Нет, когда мы брали первого и второго ребенка, я не была известным человеком. Но у нас все было понятно: как живут, где живут, на что живут, как будут жить дети. И что ресурсов достаточно.

А вот если ресурсы семьи вызывают сомнения, то тут надо очень внимательно смотреть и все взвешивать.

Я знаю очень много великолепных приемных семей. И очень много хороших. Их — большинство.

Но вот месяц назад мне написала семья, которая взяла семилетнего мальчика, о том, как они хотели маленькую девочку, но вот поняли, что это их сынуля. Он такой хороший! Правда, он лежал в психиатрии один раз, но они считают, что это не страшно, просто нервный срыв. И как они счастливы. А на днях эта же мама мне написала, что мальчик оказался очень проблемным, и он снова попал в психиатрию, потому что у него затяжные истерики и агрессия. И они от него отказались. Вот такой переход от эйфории до отказа за месяц. И возврат.

В неопытную семью разместили непростого ребенка. Это можно было предвидеть.

«Мы никогда не можем гарантировать, что у семьи не ухудшится материальное положение»

— Если социально-психологическое обследование станет обязательным, тогда нужно сразу понимать, как можно оспорить заключение специалистов, где можно получить независимую оценку.

— Разумеется. В законопроекте говорится о том, что должен быть разработан механизм оспаривания, механизм независимой экспертизы. И конечно, сама процедура защищена законом о защите персональных данных, это тоже есть в законопроекте. То есть результат обследования, заключение специалистов может быть передано на руки только кандидату. И только он сам, по своему желанию, может передать этот документ в органы опеки.

— А если не передаст?

— Тогда пакет документов будет неполный, у него не примут документы.

— А на сотрудников органов опеки будет распространяться закон о защите персональных данных?

— Конечно. Эти моменты появились как раз после внесения замечаний общественными организациями.

— Законопроект предлагает обследовать жилье приемной семьи не только перед помещением туда ребенка, но и в том случае, если семья куда-то переехала. Это не является вмешательством в частную жизнь?

— Если мы говорим о приемной семье, а не об усыновлении, то тут ребенок все-таки государственный, и государство имеет право знать, где и в каких условиях он живет. Семей с усыновленными детьми эта мера не касается.

И это очень понятная норма. Государство в первый раз посмотрело, куда отдает ребенка, и именно в эти условия его разместило. Если приемные родители их меняют, государство должно видеть, как дальше будет жить ребенок в этой семье. Я очень надеюсь, что в большинстве случаев решения принимают разумные люди, и они увидят, что вот тут семья реально захотела улучшить свои бытовые условия, и поэтому живет в доме без отделки, но потихоньку его приводит в порядок, а вот тут детей увезли в какой-то подвал, и это для них опасно.

У меня на глазах был такой случай в Петербурге — взяли ребенка, а потом зачем-то переехали очень быстро в депрессивную область, отдаленный край, в избе три окна. Недобросовестный поступок по отношению к детям, но сейчас по закону имеют право.

С другой стороны, мы никогда не можем гарантировать, что у семьи не ухудшится материальное положение. Оно может ухудшиться, но это не значит, что ребенка надо отнимать, об этом вообще речи нет. Подход должен быть очень гибким.

«В органах опеки нет ничего для работы с кризисом»

— У вас в Питере недавно был скандал — у глухой женщины опека изъяла двух детей, хотя мать не пьющая. Суд вернул детей матери. Это говорит об уровне подготовки сотрудников в органах опеки.

— Тут скорее история о том, как у нас работают с кризисом. В опеке ничего нет для работы с кризисом, у нее только ответственность есть. Это была кризисная мама, с которой опека взаимодействовала как могла. Но у женщины оказались такие соседи, которые бесконечно сообщали в опеку о том, как все плохо.

Сидит в опеке сотрудник, заваленный бумагами, а ему капают: ужасные проблемы в семье, ужасные проблемы, ужасные проблемы. В какой-то момент эта сотрудница несчастная понимает: уже восемь сигналов от соседей, а если что случится, меня же посадят.

И тут вот как раз надо говорить о том, что нужно менять законодательство в сфере опеки, нужно разгружать органы опеки и попечительства. Сейчас эти три сотрудницы на район не в силах выполнять всю ту работу, которая на них взвалена. А еще приемных семей стало так много. И подготовка их тоже возложена на органы опеки, и сопровождение.

Я считаю, что приемными семьями не должна заниматься опека. Специалисты, которые работают в опеке, в подавляющем большинстве случаев не имеют собственных приемных детей, и не имеют специального образования никакого, и, принимая решение, руководствуются здравым смыслом — кухонным, бытовым. Один специалист так на это смотрит, другой — иначе. И при этом органы опеки не располагают никаким ресурсом ни для оценки, ни для подготовки, ни для оказания помощи, но за все несут очень большую ответственность.

Это вообще нарушение законов мироздания, потому что ответственность не может быть больше, чем полномочия и возможности. Должна быть реформа, которая изменит эту ситуацию. Этой сферой должны заниматься те, кто в ней разбирается. А сейчас тот же законопроект носит несколько изолированный от ресурсов характер. Вот, на мой взгляд, это основной к нему вопрос. Если мы его начинаем рассматривать при реально имеющемся ресурсе, то понимаем, что ресурсы, мягко говоря, недостаточны.

Но повторюсь, изменения назрели. Полно случаев, которые нас всех беспокоят и которых не должно быть просто в принципе, а они все время попадают в информационное поле, связанное с приемными семьями.

Есть еще одна большая проблема — ментальная, я бы сказала. Сиротство — это же не изолированная проблема, это следствие низкого уровня жизни, алкоголизма, наркомании, бедности, отсутствия кризисной поддержки. И проблемы в приемных семьях — это тоже следствие низкого качества нашей семьи в целом. Еще совсем недавно в нашем детстве читали рассказы про то, что хороший положительный отец-труженик, конечно же, даст сыну ремня, если тот провинился. И к нему никаких вопросов не было — конечно, нормально, мальчишке дали ремня.

Мы в этом выросли, у нас очень высокая культура насилия и решения вопросов силовыми методами. Это в ментальности нашей сидит. Детей мы распределяем не в какие-то идеальные семьи, прилетевшие с Луны, а в те, которые есть в нашей стране.

И нельзя сидеть и ждать, пока родители бьют детей, и насилие воспроизводит новое насилие. С этим надо много работать.

— Подготовка приемных родителей сейчас проводится в ШПР, а сопровождение — где придется, и оно не обязательное. Законопроект предлагает обязательное сопровождение. Но кто должен его осуществлять?

— Я вообще считаю, что те, кто готовит приемного родителя, должны его сопровождать. В процессе подготовки специалисты школы выстраивают хорошие длительные отношения с будущими приемными родителями. Вот сейчас нет обязательного сопровождения, а родители, которых мы готовим, взяв ребенка, сами начинают к нам ходить. Потому что в нашей ШПР работают люди, которым эти родители доверяют, которых они считают экспертами, с которыми могут посоветоваться. И с которыми они чувствуют себя в безопасности, это тоже очень важный момент, понимаете? И очень хорошо, что в законопроекте говорится об обязательном отделении сопровождения семьи от контроля за семьей. Это то, о чем мы говорили чиновникам, и они нас услышали.

— Сегодня в России много дублирующих форм приемной семьи — безвозмездная и возмездная опека, приемная семья, где родители считаются работниками и получают зарплату. Почему нельзя сделать единый тип профессиональной семьи? И отдельно от нее — родственная опека и усыновление. Как в западных странах.

— Я думаю, что мы к этому еще не готовы. Я не раз спрашивала приемных родителей на наших встречах: уважаемые приемные мамы, скажите, пожалуйста, кто бы усыновил своих приемных детей, если бы мог сохранить все меры господдержки? И большинство мам ответили, что они бы усыновили. И я считаю, что нужно сохранять для усыновителей те меры поддержки, которые сейчас есть у приемных семей,— льготы, пособия. По деньгам мы не проиграем, но огромное число детей получат новый статус. Однако в таком случае нужно отменять тайну усыновления, этот вопрос тоже давно назрел. А если не отменять, то никакой поддержки не будет.

«Тайны усыновления у нас в стране нет»: приемная мать двоих детей честно рассказывает свою историю

Путь усыновителя кажется очень трудным. Сбор документов, суета, бюрократия, препоны, необходимость тратить деньги…

На самом деле справки, включая врачей, вы имеете право получить бесплатно. «За дочку» я заплатила два рубля — когда получала выписку из домовой книги. Сын обошелся «дороже»: хотелось получить анализы на ВИЧ и гепатиты быстрее, чем за неделю в поликлинике. И это все траты.

Не так страшен черт, как его малюют. По крайней мере в плане временных и денежных затрат беременность и роды дольше и дороже усыновления. Но вроде бы этот процесс никого не отвращает от материнства.

Реклама на Forbes

Часто жалуются: «Да где мне найти время, чтобы таскаться через весь город в опеку, общаться с неприятными чиновниками, нравиться им еще, прости гос-с-с-поди?» Отвечу просто: «Ищите время там, где вы планируете найти его для своего долгожданного ребенка». Если там пусто, значит, увы, ничего не выйдет. Усыновление — очень энергозатратный процесс, результат которого действительно зависит только от ваших желания и решимости.

Помните, что найти в этом огромном мире ребенка нужно только вам. И еще малышу, конечно, но он помочь не может.

Готовьтесь, что вас будут отговаривать от усыновления. Помню, как перед удочерением Ангелины была в опеке — брала список документов и образец медицинской справки. Все двадцать минут, что я сидела в тесном кабинетике, милая тетечка пыталась меня запугать:

— Ну куда вам малыш, вы молодая такая!

— Мне почти тридцать.

— Ну а муж? Муж что?

— Муж поддерживает.

— Родственники, что ли, тоже поддерживают?

— Конечно, кто ж не хочет внука?

— Все отказные дети — больные разными болезнями!

— Кровные тоже не все здоровьем пышут.

— Вы этому чужому ребенку должны будете свою собственность отписать!

— Это будет не чужой ребенок, а мой.

— А генетика! Генетика, понимаете, плохая!

— Генетика — это наука, она не плохая, у меня по ней даже диплом есть. С отличием.

Реклама на Forbes

Что ж, дочка нашлась за один день. Суд прошел за полчаса. Малышка оказалась здоровее многих, папа и бабушки с дедушками души в ней не чают. А я не идеальная, но уж точно достаточно хорошая мать. Во всяком случае, дочка по вечерам шепчет мне на ушко: «Ты самая лучшая мама в мире».

Еще один известный миф — здоровых, красивых, маленьких деток «прячут» и «придерживают» для тех, кто в состоянии за них заплатить, дать взятку сотрудникам опеки. Он тоже не подтвердился: я ничего не делала, чтобы найти детей. Знакомство с дочкой мне предложили, как только мы приехали в опеку с бумагами. А по поводу сына и вовсе позвонили, когда о нем поступила информация.

Однако мне часто приходится слышать: «Как вы нашли таких крошек, красивых и здоровых? У вас связи? Платили взятки? Искали много лет?»

Но поставьте себя на место тетеньки из органов опеки. Той самой, которой вместо промахнувшегося аиста приходится решать, в какую семью отправится малыш.

Представим даже на минутку, что у нее за плечами нет опыта изъятия детей из семьи, повторных возвратов, склок и истерик вокруг детской темы, нет поздних проверок и нет многокилометровых отчетов. Такая фантастическая тетенька, которая ничего не знает об эмоциональном выгорании.

Реклама на Forbes

Одна «мамочка» звонит и требует детей прямо сейчас, а то она будет жаловаться.

Другая от знакомых узнала про конкретного ребенка и ничего не хочет слышать про очередь.

Третья каждый месяц уточняет, не появилась ли среди отказников ее девочка с голубыми глазами.

Четвертая уже седьмой раз подписывает отказ от знакомства, приправляя его причитаниями: «Ах, откуда таких больных понавытаскивали!»

Пятая сует конверт и просит посодействовать: «Ну-вы-же-понимаете, нам нужнее». Не надо никому предлагать деньги, я очень вас прошу! Вдруг возьмут, и тогда в следующий раз подумают, отдавать ли детей в семью бесплатно.

Реклама на Forbes

А шестая пришла с мужем, рассказала, что они очень ждут ребенка, а тот никак не находится. И с радостью познакомятся с теми, кто есть — вдруг среди них их малыш? Диагнозы — а кто без них? Недоношенные – просто дольше нужно будет носить на ручках. Есть брат? Значит, вдвое больше счастья.

И через неделю она еще раз приходит: узнать, как дела, какие новости. И потом, через пару недель, еще раз. И еще.

Кого бы выбрали вы?

Дети, которых можно усыновить, есть, их много. Их слишком много… Но это совсем не те дети, которых вы видите на моей страничке. Дети в системе и дети дома – совершенно разные.

Нет смысла без конца листать фотографии и ждать, пока екнет. Екает на живых детей, а с фотографии смотрят безэмоциональные лица, потухшие глаза и диагнозы, диагнозы, диагнозы.

Реклама на Forbes

Как найти? Вставайте и идите. В опеку, где просите официального подтверждения, что детей к усыновлению нет. К региональному оператору. Поездите по ближайшим областям. Снизьте планку, расширьте рамки – знакомьтесь с детьми неподходящего вам возраста и с пугающими на первый взгляд диагнозами. Поезжайте, узнавайте, уточняйте, консультируйтесь, просите провести дополнительные обследования, в конце концов.

Гены? О да. Загляните из любопытства в свои гены. Сядьте как-нибудь вечером и нарисуйте свое генеалогическое древо. Отмечайте там не только имя, но и чем жил человек. Я точно знаю, что родословной, где что ни имя, то ученого или балерины, у вас не окажется.

Не сидите же на месте в ожидании волшебного звонка! Сложно? Да. Страшно? Господи, конечно страшно, бесконечно страшно! Но вы — взрослый человек с семьей, друзьями, близкими людьми. Вы можете разделить свой страх. Вы знаете способы перешагнуть его и оставить позади.

Путь усыновителя только кажется трудным. Школа приемных родителей, бесконечный сбор бумаг, отпуск у врачей в поликлинике, сложности в опеке, бесконечный месяц ожидания справки об отсутствии судимости… А так хочется бежать, бежать скорее, забирать ребенка и становиться мамой или папой.

Но я прошла через это дважды и поняла важную вещь. Когда кажется, что путь слишком трудный, что все движется слишком медленно, что эта морока никогда не закончится, помните: может быть, ваш ребенок еще не родился.

Реклама на Forbes

Я не верю в Бога, но почти уверена — кто-то там наверху следит, чтобы в сложной системе все двигались с нужной скоростью и однажды — в самый подходящий момент —встретились в нужной точке. Встретились, чтобы дальше двигаться рядом. Вместе.

Наверное, это и есть судьба.

Черный ящик

Моей дочке было одиннадцать месяцев, когда она впервые закричала во сне. Это был не плач, не каприз — именно крик, полный звериного ужаса и отчаяния. Я носила ее на руках, качала, шикала, предлагала попеременно воду и бутылочку с молоком, но она не умолкала. Этот крик был исполнен такой боли, что забирался под кожу, пронизывал до самых костей. Не помню, сколько он продолжался — час, наверное.

Ее кошмары повторялись почти каждую ночь. Я меняла режим дня, зажигала аромалампу с лавандой, водила дочь к неврологу, повторяла нейросонографию, даже пробовала давать успокоительные на основе трав. Ничего не помогало. И однажды, посреди ночи и детского крика, в полном отчаянии, я заговорила вслух.

Я пыталась облечь в слова те эмоции, которые смешались в этом крике — страдание, боль, одиночество, смертельная опасность. Рассказывала дочке о том, что ей пришлось пережить, когда меня не было рядом:

Реклама на Forbes

«Однажды ты осталась одна, моя малышка. Мама, которая носила тебя в своем животе, которая кормила грудью и была рядом, исчезла навсегда. Ты была одна, и только чужие люди сменяли друг друга. Это было очень страшно. Одиноко. Было непонятно, больно. И никто не утешил тебя, не обнял, не прижал к груди и не укачал. Никто ничего не объяснил, и ты так и не знаешь, что же с тобой случилось. Остался только страх, что это может произойти снова».

Моя маленькая девочка, пока я говорила, стала кричать все тише, а под конец обмякла на моих руках и уснула. Кошмары приходили еще не раз, и я снова и снова рассказывала дочке историю ее личного ужаса. При этом добавляла все новые подробности того, что именно с ней произошло, пока не рассказала всю историю целиком. Сейчас это осталось давно позади, а значит, каждая эмоция была названа своим именем, разделена со мной и пережита.

Младший сынишка — отказник с рождения — совсем иначе ведет меня к рассказу об усыновлении. Раз за разом он вырывается из рук и бежит за «границу» — туда, где его ждет опасность. На дорогу, на острые камни, к берегу реки, к краю лестницы. Снова и снова я бегу за ним, останавливаю, обнимаю и рассказываю, как сильно он мне нужен и как я боюсь его потерять. Я проделала это уже сотни раз и повторю еще столько, сколько ему будет нужно, чтобы поверить мне до конца.

Когда мне говорят, что ребенок не задает вопросов об усыновлении, я убеждена, что родители их просто не замечают. Это могут быть ночные кошмары, высокая температура без симптомов, капризы вокруг дня рождения. Это может быть беспричинная злость и агрессия или замкнутость и слезливость. Дети часто не понимают, как сказать словами, но их тело, поступки, их поведение просто кричат: «Расскажи мне! Объясни!» В каждом из наших малышей спрятан черный ящик, где подробно записан весь ужас произошедшего с ними. И если мы не поможем открыть его и расшифровать все то, что бушует внутри, ящик будет периодически потряхивать, пока однажды крышку не сорвет.

Как начать говорить на эту тему? Я для себя выбрала самый надежный вариант — книгу жизни, написанную для ребенка.

Реклама на Forbes

Надежный потому, что в книге можно продумать каждое слово. А еще ее можно прочитать вслух первый раз в одиночестве. И второй, третий – столько, сколько понадобится, чтобы прожить и выплакать свои личные эмоции (я плакала первые раз десять, а дочке начала читать только после двадцатого, когда могла делать это уже совершенно спокойно).

Книгу жизни я завела почти сразу после появления Ангелины дома. Она о том, как дочка появилась на свет, а мы готовились стать родителями. Как она была одна, а мы искали ее. Как нашли и как счастливы были. Как вместе лежали в больнице и ждали суда. Как стали одной семьей. Там есть и фотографии из больницы, и фотографии нашей семьи, и колыбельные, которые я ей пела, и первые кадры из дома. Там есть сказка, которую я написала для дочки.

Я стала читать эту книгу Лине сразу, как она научилась слушать — месяцев с восьми, наверное. И читаю до сих пор. Книга всегда под рукой и выглядит уже довольно потрепанной. Когда у дочки выдается трудный день, полный эмоций, я точно знаю: она достанет с полки именно эту книгу для вечернего чтения.

Сначала Лина просто слушала. Потом повторяла и сама рассказывала, как было. Сейчас задает вопросы, и я всегда отвечаю правду.

Однажды она спросила меня ранним утром, когда сонная спустилась к завтраку:

Реклама на Forbes

— Мамочка, почему я совсем на тебя не похожа? Глаза у меня карие. Нос курносый. Волосы вот какие длинные…

Я обняла дочку покрепче.

— Ну, давай посмотрим. Волосы у нас с тобой у обеих русые. И цветные прядки были, да? И косички сейчас, смотри, заплетены по две штуки на каждую! Футболки голубые — у обеих. Мы обе любим мороженое с манго. Ты, точно так же, как я, говоришь «ни в сказке сказать, ни бульдозером убрать», а я, как ты, говорю «состриготочиться». А еще у нас очень похожие улыбки, — я поднесла селфи-камеру поближе, — улыбнись, давай!

Дочка улыбнулась вместе со мной, и я сделала кадр. Четыре косички на двоих, носики-кнопки, в глазах чертенята, улыбки до ушей. Просто как две капельки.

— И правда, мамочка, так похожи! Когда улыбаемся, мы похожи! Я поняла, почему! Мы с тобой две половинки одного сердечка. Когда мы были порознь, оно было разбито. А когда вместе — целое, и очень счастливое, да?

Реклама на Forbes

— Именно так, доченька. Очень счастливое!

Скоро я начну дополнять книжку жизни деталями по возрасту: почему так случилось, что женщина, которая ее родила, не умела быть мамой. Как именно дочка оказалась в больнице, где мы ее нашли. Почему я не могла сама родить малыша. Однажды там появится фотография, где кровная мама держит новорожденную Лину на руках… К переходному возрасту усыновленный ребенок должен знать абсолютно все подробности своего рождения и появления в семье, даже самые трудные.

Такая же книжка появится и у Никиты, мы будем читать ее все вместе. Она станет объединяющей для моих детей, ведь Ангелина поймет, что у них за плечами одинаковая история.

Нам, взрослым, очень нелегко говорить об этом. Кажется невозможным взять и начать рассказывать такое страшное совсем маленькому ребенку. Трудно примерить на себя весь масштаб горя, которое пережил наш малыш. Я уверена, поможет осознание того, что все уже произошло с ним в реальности, и он справился. Разговаривая с ребенком на тему усыновления, вы не отталкиваете его, наоборот — показываете, что готовы разделить с ним боль его прошлого, принимаете его целиком, вместе с историей его появления на свет.

Нашим детям нужно очень много подтверждений того, что мы всегда будем рядом. А нам обязательно нужно подтверждать их уверенность и говорить об этом.

Реклама на Forbes

Говорить вслух.

Тайное становится явным 

Видели бы вы лица мам в поликлинике в день грудничков, когда я с месячным Никитой и абсолютно плоским животом в комплекте пришла к педиатру. Трое просто смерили меня недоуменными взглядами, а четвертая во всеуслышание спросила: «У вас усыновленный малыш?» Примерно так все тайное стало явным в наш первый же выход с сыном из дома.

Похожая история случилась и с дочкой. В нашу вторую прогулку ко мне подошла девушка, сказала, что она — соседка и давно за нами наблюдает. «Простите меня, — спросила она робко, — а откуда взялась четырехмесячная малышка? Осенью не было видно никакого живота, и вот декабрь — и-и-и оп!..»

Конечно, я не носила накладных животов, не скрывала стройную фигуру под объемной одеждой, не меняла место жительства и вообще никак не пыталась сохранить ту самую тайну усыновления, о которой так много говорят. Давайте разберемся почему.

Для начала хочу сказать, что тайны усыновления у нас в стране нет. В законе — есть, а на практике ее не существует. Например, в той же поликлинике в регистратуре просто зачеркнули в карточке Никиты его прошлую фамилию и вписали новую. И «бывшую» маму тоже зачеркнули и вписали меня. Я очень смеялась: секретность просто зашкаливает! Даже на законодательном уровне к сохранению тайны призываются только люди, на это уполномоченные (судья, прокурор и работник опеки). Да и то разглашать ее нельзя лишь в злонамеренных целях, а по доброте душевной — можно! Вот выдержка из закона, смотрите:

Реклама на Forbes

«Разглашение тайны усыновления (удочерения) вопреки воле усыновителя, совершенное лицом, обязанным хранить факт усыновления (удочерения) как служебную или профессиональную тайну, либо иным лицом из корыстных или иных низменных побуждений, наказывается штрафом. <…> До вынесения судебного решения об усыновлении конфиденциальность сведений о предполагаемых усыновителях и усыновленном уголовным законом не охраняется».

Лучше всего тайна усыновления защищает кровных родителей от их ребенка. Потому что государство не выдаст выросшему сироте информацию о его кровных маме и папе без согласия усыновителя. То есть если усыновитель умер, узнать, кто твои родственники, невозможно.

Почему я против сохранения тайны? Прежде всего потому, что это ложь, как ее ни назови. Нам иногда кажется, что мы так защищаем ребенка от травмы. Но будем честны сами с собой: расставание с кровной мамой в жизни этих детей уже случилось. Как минимум девять месяцев мои дочка и сын слышали не мое сердцебиение, привыкали не к моему голосу, чувствовали не мое тепло. Мне могут сказать, что для Никиты одиннадцать дней без мамы было совершенно тем же самым, что для деток, оказавшихся после рождения в реанимации. Да, конечно. С одним нюансом: их оттуда забрала та мама, которая родила, а Никиту — совсем другая.

Я верю, что дети помнят расставание с кровной мамой. Бессознательно, конечно, но оно с ними навсегда. И может сильно повлиять на их жизнь. Что же на самом деле дает ложь? В чем ее плюс? В том, что у ребенка как будто нет травмы некровности? Но ведь она существует, только не озвучена.

Живя во лжи, ребенок всегда чувствует, что тема его рождения для мамы сложная, напряженная: она настороженно реагирует на вопросы, а иногда и вовсе пугается. Или расстраивается, или вообще не хочет об этом говорить. Малыш делает вывод, что факт его рождения — это что-то плохое. Чаще всего он ощущает: что-то в его жизни не совсем так. Но не знает, что. И у него нет шанса проработать это, принять, переболеть и жить счастливо дальше.

Реклама на Forbes

А еще бывает, что проявляются наследственные заболевания, которые не могли бы возникнуть без причины. Или еще проще: в один прекрасный день на школьном занятии по определению группы крови ребенок внезапно узнает, что его группа никак не соотносится с родительскими. Это невымышленная история, такое случилось на уроке, который вела моя мама, учитель биологии.

О том, в каком напряжении живут родители-неговоруны и что творится со взрослым человеком, когда он узнает, что был усыновлен, я сейчас даже говорить не буду. Столько об этом уже сказано и написано.

Единственная «польза» от сохранения такой тайны – это защита чувств самих родителей, не принявших до конца собственную неспособность родить кровного ребенка. Отрицание проблемы. Замалчивание ее.

Это правда отнюдь не просто — говорить открыто. О том, что я не всемогущая. Говорить, что мой ребенок был один, а я в это время собирала какие-то бумажки. Говорить, что не смогла сделать так, чтобы этой боли никогда не случилось в его жизни. Говорить, что не смогла сама родить его на этот свет, как бы сильно мне этого ни хотелось. Очень трудно. Но я не стану перекладывать эту непосильную ношу на хрупкие детские плечики. Я взрослая, и я справлюсь.

Мы с дочкой читаем усыновительские сказки. В России с такими, увы, дефицит, зато в Америке под них всегда отведена в магазине целая полка. Я попросила подругу прислать мне несколько самых уютных. Дочка называет их «книги о любви», и зачитаны они до дыр — я вольно перевожу эти истории с английского. И каждый раз после прочтения мы обсуждаем, как это было у нас. Она задает новые и новые вопросы, а я обнимаю ее, целую и в миллионный раз рассказываю, как ждала ее, как искала, как радовалась, что нашла, как стала ее мамой навсегда, как ухаживала за ней маленькой. В миллионный раз повторяю, как люблю ее и как счастлива быть ее мамой. Что она моя исполнившаяся мечта.

Реклама на Forbes

Все это позволяет ребенку легко принять тот факт, что он усыновлен. Мои дети знают, что эта тема не под запретом, что она всегда открыта для обсуждения. Она не больная, не грустная, не стыдная. Это история – прежде всего про счастье. И малыш воспринимает свое появление в семье как счастье, и не видит в этом отторжения и большой беды. Кто-то приходит в семью, рождаясь у мамы из животика, а кто-то вот так — из больницы или детского дома. Когда возраст позволит, дочка узнает, как и почему она осталась одна. И это будет не отвержение ее рождения, а честная история о том, что взрослые иногда совершают ошибки. Надеюсь, это поможет Ангелине выбрать другой путь в жизни, а не пойти по стопам кровной матери.

Обидно ли дочке, что не я ее родила? Да, бывает, она прижимается ко мне и говорит, что очень хотела бы родиться из моего животика (а иногда топает ногой и требует, чтобы так и было). Честно отвечаю, что это и моя мечта, чтобы я носила ее в своем животе с самого появления, и чтобы я родила на свет, и чтобы ей никогда-никогда не пришлось пережить то одиночество, с которого началась ее жизнь. Мы вместе мечтаем, как это было бы. И это делает нас ближе, поверьте мне.

Одна из распространенных причин хранить тайну усыновления — боязнь, что ребенок будет не таким, как все. Другие люди будут относиться к нему с пренебрежением: «Фу, сирота». Обзовут приемышем, обидят малыша. Я не скрываю усыновление от моих детей и других людей, и в блоге мне часто задают вопросы, как самой Ангелине от того, что она знает об удочерении. Не травмирует ли это ее? Не обижают ли дочь в саду и школе? Не дразнят?

Честно говоря, эти вопросы очень меня огорчают. Они подтверждают, что до сих пор силен стереотип: «усыновление = плохо, приемный = плохой». Чувствуете?

До сих пор удивляюсь, что есть взгляд на усыновление, отличный от моего. У меня всю жизнь ощущение, что живу среди добрых и адекватных людей, думающих и понимающих. Но стоит сделать крошечный шаг из зоны комфорта, и попадаешь в какой-то безумный мир, где «в детских домах одни уроды», где «зачем вам чужой ребенок», где «все это ради денег», где «это же дети б/у». Ладно я – взрослая, уравновешенная, сильная. Я твердо стою на земле, меня такие слова нисколько не задевают. Страшно за детей. Не хочу, чтобы моим хрупким пока еще малышам попались на пути такие вот экзотические представители животного мира.

Реклама на Forbes

Наверное, вся эта безумная тайна усыновления до сих пор держится именно на страхе родителей, что их детям кто-то однажды посмеет такое сказать. Или даже молча про них подумать…

Но я расскажу вам важную историю про Лину.

Когда она еще ходила в садик, один мальчик в группе попытался ее дразнить. Мол, ты плохая, ведь твоя мама от тебя отказалась!

Уверена, многие сейчас ощутили холодок по спине, злость, возмущение. У меня самой, когда я узнала, немного перехватило дыхание. Но знаете, что ответила моя дочь?

«Ты перепутал — моя мама меня удочерила. Она выбрала меня из других разных деток, самую лучшую. А вот твоим родителями пришлось растить того, кто у них родился…»

Реклама на Forbes

Тут, конечно можно придраться. Дескать, Лина ответила слишком жестко, да и сказала неправду — мальчик наверняка любим родителями. И дочку я не выбирала. Но я не буду придираться. Потому что для меня ее ответ значил, что я справилась с рассказом об удочерении. Ангелина не считает, что в ее жизни случилась трагедия. И не считает себя хуже других. Наоборот! Она уверена в себе и своих родителях. Она клевая, родители выбрали и любят именно ее — самую лучшую!

Ведь что обычно хранят в тайне? Что-то плохое. А усыновление — не плохо, усыновление — это хо-ро-шо! Точнее, нормально. Так бывает. Для меня очень важно, что Лина воспринимает всю эту историю как норму. Так случилось у нас и во многих других семьях. Где-то детки рождаются у мам с папами, а кто-то ищет своих детей и находит.

По своему опыту могу сказать одно: самое главное — как сами приемные родители относятся к усыновлению. Если ощущают, что ребенок «не совсем как все», скатываются в жалость, не принимают всю историю малыша, пытаются ее замолчать и забыть — он интуитивно считает, что «не такой». А если от родителей исходит твердая уверенность, что ребенок у них самый замечательный, то и он без сомнений в это поверит.

Кстати, еще одно подтверждение, что усыновление – это хорошо, празднование Дня аиста. Это день, когда малыш появился в семье. Мы с Ангелиной празднуем его пятого декабря, когда познакомились и подписали согласие на усыновление. Празднуем точно так же, как и день ее рождения — с гостями, подарками и тортом. По секрету скажу: другие дети Лине даже немного завидуют, ведь у нее не один день рождения в году, а два.

Как решиться усыновить ребенка — личный опыт. Опыт усыновления.

Полгода я заглядывала на форумы по усыновлению (на Еве.ру и 7е.ру). Когда уже была в полной боевой готовности усыновить ребенка, решилась выдать свою идею мужу.

Муж неожиданно принял идею усыновления спокойно и, наверное, даже с радостью. В его понимании брошенные дети это другой мир, которого мы старательно не замечаем, хотя и сокрушаемся о несправедливости судьбы, но проходим мимо со словами «всем не поможешь». Через две недели после моего разговора с мужем я купила билет и полетела в Россию забрать сына. Где-то в глубине души я знала, что у меня уже есть сын, в час икс мы обязательно встретимся.

В России ровно за месяц, к своему огромному удивлению, собрала все необходимые документы. Очень переживала, что где-нибудь застряну, нарвусь на грубость и глупость «власть имущих», и все затормозится. В общем, стресс был жуткий, кажется, в тот момент я была очень нервной. Но вот через месяц я получила заветную бумажку о возможности быть усыновительницей.

Позвонила Оксане с форума «Приемный ребенок», записала телефон того ДР, где ее тепло встретили… Собираюсь в путь, накидываю куртку со странным ощущением, что вот, наконец-то, сегодня я ЕГО встречу и всё изменится. С теплым лучиком в сердце покидаю свое тоскливое жилище. Придумается же такое… И вот я в ДР, слушаю вступительную речь главврача о возможно необдуманном поступке, который повлияет на мою личную жизнь…

Затем она извиняется, что обязана рассказывать о последствиях.

Первое знакомство с малышом

Мне показывают, где спят самые маленькие. Тишина, и лишь сопение. Страшненькие застиранные чепчики, тонюсенькие ручки, все такие разные. Малыши спят, я хочу придти после их пробуждения, мне важно заглянуть в глаза. Мне все еще кажется, что ОН мне по-особому моргнёт :-), а мое сердце ёкнет в ответ.

Полтора часа жду внизу, примостилась в коридоре на диване. Персонал пьет в соседней комнате чай, старая нянечка расспрашивает сотрудниц обо мне. Ей странно, зачем мне приемный ребенок, когда медицина делает чудеса. Сама, что ли, не может забеременеть? Можно годами стараться и обязательно получится. Некоторые, вон, 15 лет, и получается! Нет, не понимает! Теперь странно мне, я могу и сама, и не через 15 лет. А если бы не могла? Зачем ждать и мучаться так долго-долго эти важные 15 лет? Зачем ждать милости от природы и страдать в одиночестве со своей нерастраченной любовью?

Наблюдение за ребенком в группе

Мы снова в группе, они уже проснулись и ждут, когда их покормят. По-прежнему тихо, удивительно, что никто не плачет… Или бесполезно? Подходить и брать на руки некому. Нянечка одна на десятерых, заливает в бутылочки временное утешение. Утешение строго по режиму, каждые три часа. Мне выносят кроху. Страшненький малипуська, похожий на лягушонка. Маленькое личико, мелкие черты лица, жуткая одежка на вырост… Наверное, не мой, мой должен взглянуть мне в глаза по-особенному…. Почему-то грустно, грустно, что он один, немного не такой, какого я себе представляла. В голове проносятся мысли что жаль, нет выбора (до года возможно-усыновляемый всего он один), а главврач такая приятная женщина, но придется поискать моего мальчика в других Домах Ребенка.

Вдруг мне дают бутылочку, а что, покормите ребенка… Жадно сосет, таааакой маааленький, захлебывается, большущая дырочка в соске, слишком большая для его 2,5 месяцев. Я пугаюсь, мне меняют соску, его, оказывается, никто не кормил с рук… Да, они кушают сами в своих кроватках, бутылочку посасывают лежа. Главное, правильно ее закрепить… Какой же он все-таки маленький, во мне просыпается нежность к этому беззащитному существу. Он ест и внимательно меня рассматривает, он уже фиксирует взгляд? Следит за моими движениями? Вот это да. Вот он быстренько проглотил содержимое и всматривается в мое лицо и… агукает, агукает мне (!) и улыбается. Вот это да… Это ты мне? Кажется, в нем что-то есть, нет, он совсем не такой уж и страшненький, да, конечно, голышом похож на лягушонка, но такого какого-то хорошего…

Я, оказывается, не знаю, что ему сказать, я не умею агукать. Ребенка забирают, мы снова у главврача.

Нет, вы не торопитесь, подумайте хорошенько, а через месяц-другой у нас будет поступление. Будет из чего выбирать. Утро вечера мудренее, в общем, подумайте, и если не захотите возвращаться, не чувствуйте себя ущербной. Вам ведь жить вместе, приходите через месяц, мы вам будем выбирать, нас это не обижает.

Какая приятная женщина эта главврач. Уютная, большая, от нее исходит тепло, как от булочки. Кажется, она любит свою работу и беспокоится о детях.

Я еду домой, какое-то странное состояние отупения, я не знаю, что делать, надо с кем-то поговорить. Пишу на форум, мне надо спросить, а что со мной собственно было, мне обязательно разъяснят. Читаю ответы, как все-таки здорово, Интернет, люди которые усыновили, их опыт. Оказывается, не у всех ёкает сразу, главное чтобы не было неприятия.

Ага, значит со мной все в порядке, я такая же, как и все, со своими сомнениями. Почему-то мне совсем не хочется продолжать поиски ребенка. Я хочу завтра еще раз посмотреть на НЕГО. Меня туда тянет. Там такие приятные люди… Мне хочется, чтобы ОН все же оказался моим чудом, пусть я это пойму и завтра, но чтобы остановиться и не искать больше. Ура, ночью звонит муж. Я уже прочла интернет-ответы, я уже настроена завтра ехать, но все еще с сомнениями, мой ли это малыш. Муж слушает мой подробный рассказ… Оказывается, дети, когда маленькие, не всегда сразу красивые или хорошенькие. А как же, настаивает он, открой свой детский фотоальбом. Хм, смотреть и правда нечего… Чего это я? Здоровый мальчик? Да… Я сознательно вру, я знаю, что его, как мужчину-не медика, введут в ступор странные, никем и ничем не подтвержденные диагнозы матери и младенца. Нет, про медицину не слова.

Он говорит, надо брать первого, мы не на базаре. Нельзя испытывать судьбу, лучшее враг хорошего. Зачем перебирать младенцев, вес и цвет глаз еще изменится, они еще много-много раз поменяются. Соглашайся… Не позволили фотографировать? Да нет, неважно, какой он. Мы его будем любить, ведь не тот родной, кого родили, а тот, которого любили. Поезжай завтра обязательно, посмотри, потрогай, покорми… И… соглашайся.

Плохо сплю, мне хочется быстрее оказаться в ДР. Утро, звоню. Невропатолог просит перезвонить, главврача сегодня не будет. Приехать? К нам? Нет, никак нельзя. Звоните и согласовывайте с главврачом. Меня потряхивает, они передумали? Не понравилась? Что, если малыша заберут? Ужас, почему я так нервничаю? Переживаю, что не попала в ДР сегодня. А как же мой малыш? Мой?! Кажется…

Утро, звоню, ура, главврач будет, но после обеда. Мысли крутятся по часовой. Так, срочно, надо записать ребенка на независимое медобследование. Договариваюсь с больницей. Все сделают за один день, меня, как усыновительницу, примут вне очереди. Как приятно, ну вот, впервые посторонний человек решил посодействовать. Спасибо.

Вечер, телефонный разговор с главврачом. Обследовать ребенка? Зачем? Диагнозы все известны… У меня нет оснований вам не доверять, оправдываюсь я. На курсах нас предупреждали, судьи спрашивают о независимом обследовании, стараюсь более правдоподобно мямлить. Наша судья ничего подобного не спрашивает, она нормальная. О`кей, завтра утром. Да машина своя, вернемся в три.

Уфф, кажется, все в порядке. Нормальная судья… Это здорово, Оксана меня тоже предупреждала. Мне начинает нравиться этот маленький город и его жители.

Заказала такси на завтра к ДР. Подруг ехать в ДР за ребенком просить не хочется, да и бесполезно, усыновление — это против их этики. Есть дела поважнее, работа. Сама того не желая, дуюсь на них, на их месте я вела бы себя по-другому. Нет, я точно другая. Надо быть выше всей этой суеты. Нет, я не должна дуться. У всех своя жизнь. Пытаюсь их оправдать, но не обижаться не получается, и я просто обещаю себе сократить с ними общение в будущем.

Ура, снова утро. Электричка. Входит невропатолог из ДР. Здоровается и проходит мимо. Видимо не хочет смущать или отвечать на мои вопросы. Приехали, идем вместе к ДР. Идти недолго, по дороге она меня расспрашивает о моем странном желании усыновить. Зачем это мне надо? Я, оказывается, молодая женщина. Хм, в 28 можно и девушкой назвать.

26 лет работы в Домах Ребенка. Детей нет. Вы что думаете, они университеты закончат??? За 26 лет работы я могла выбрать лучшего, но не сделала этого. Жаль, за 26 лет так и не смогла поменять точку зрения. Странно, вроде тетка неплохая и совсем без детей. Кто ее ждет дома в ее 50? Кто навещает по праздникам? Кому она звонит, чтобы поделиться радостью? Коллегам?

Нужно ли возить ребенка на обследование перед усыновлением?

До сих пор не знаю, зачем я возила ребенка на обследование. Я ведь с самого начала не поверила бумаге, в которой было написано, что у ребенка внутриутробная инфекция с поражением печени, головного мозга и ЦНС. Кто мог написать такую бяку, не подтвердив это ни одним анализом крови?

Именно в этот день я окончательно решила, возвращаемся из поликлиники, черт с ними, с результатами, не буду я их ждать. Надо бежать в опеку писать заявление на усыновление. Это будет мой малыш! Суд назначен на послезавтра, вот так удача, вот в чем прелесть маленького города, в котором можно быстро все решить и договориться. Я несусь домой, меня трясет, я замерзла и слегла с температурой. Почти все позади меня отпустило, и вот она, простуда! Завтра надо покупать одежду на выписку, я как суеверная беременная женщина не купила ничего, кроме коляски. Весь следующий день я носилась, скупая товары для младенцев. Советы соседки оказались очень кстати, и я не купила ничего лишнего или ненужного.

Получили свидетельство о рождении усыновленного ребенка

Судный день оказался на удивление легким, в 15.00 я была дома с Жоркой. Суд длился 5 минут, затем в ЗАГСе мне выдали новое свидетельство и поздравили с мамством! Урра, свершилось, мне хочется орать и прыгать, но никого рядом нет и мне некому пока похвастаться. После оформления всех бумаг, а мне пришлось еще и в роддом заехать за каким-то листом, я приехала забирать сына. Вручила небольшие презенты и поднялась одевать в дорогу Жорку. Помню, что побоялась его переодевать, он такой маленький, а у меня нет опыта. Одела его невропатолог, и в красивой одежке он мне показался таким милым пупсом. И уже не таким страшным…

Почти всю дорогу он спал, совсем не плакал, я держала его на руках с еле скрываемым восторгом. Неужели это я, а это мой сын, у нас все получилось, и теперь мы будем вместе? Меня переполняли эмоции.

Наш самый чудесный малыш

Жорке в январе 2005 года исполнится 6 месяцев. Это наше самое родное и расчудесное счастье, кайфовый ребенок… Мы его обожаем, папа иногда даже спасает от мамы Жорку, так как я, по его словам, затискиваю ребенка. Мне Жорка кажется красивым ребенком, ну, возможно, красивым он кажется только нам — его родителям. Но то, что он обаяшка, это факт! Сейчас мне даже странно, ну как он мне в мой первый визит мог показаться страшненьким? Я много с ним гуляю, благо в этой стране прогулка с малышами не экстрим, а сплошное удовольствие. Ко мне постоянно подходят разного возраста люди, чтобы сказать, какой у меня замечательный и симпатичный малыш, поздравляют меня.

Жорка обожает внимание, улыбается так, что тает сердце, каждая женщина чувствует себя особенной, так он их одаривает улыбками, закачаешься. Папа обожает брать в супермаркет Жорика с собой, у кассы, как правило, очередь, и Жорка успевает очаровательно улыбнуться, а некоторым даже полепетать на тарабарском наречии. В итоге папа собирает море комплиментов и покидает супермаркет с очередной порцией удовольствия.

Жора очень спокойный ребенок, муж часто повторяет: «Катька, ну как же тебе повезло, тебе попался такой кайфовый ребенок! Как здорово, что ты такая решительная и тебя посетила очередная суперидея, и ты рискнула реализовать ее».

Я же думаю, за что мне так повезло? Наверное, я неплохой человек, раз такое чудо теперь с нами.

Жорка уже с радостью уплетает кашку. При нем я стараюсь ничего не есть, так как он начинает смешно причмокивать губами, именно поэтому я решилась давать ему прикорм. У него в 5,5 месяцев вылез зуб. Я до сих пор нахожусь в диком восторге от этого факта. Мы, сумасшедшие родители, возили в коляске его в зоопарк. Папа приподнимал его на руках, то и дело показывая животных.

Жорик у нас без ума от папы, так как наш папаша все свободное от работы время носится с Жоркой, то песни ему поет, какие вспомнит. То рассказывает что-нибудь, а Жорка слушает и улыбается. Просто носит на руках по квартире, показывая все углы. Иногда даже приходится отгонять папу, чтобы деть мог сам поиграть. Спать укладывает, колыбельные напевает…

Жорка просыпается всегда с улыбкой и гулит громко, пока не проснемся мы. Плачет редко, и то, когда хочет кушать, а бутылочки рядом нет.

Сейчас у него чешутся десны, он грызет все игрушки, если игруха большая, то сильно возмущается, почему она сопротивляется. Ползать пока не научился, пытается, но у него не получается. Просто обожает, когда его ставят на ножки и поддерживают, начинает радостно верещать и улыбаться.

Меня, благодаря Жорику потянуло на рукодельные подвиги. Я ему «обшила» кроватку — сшила покрывало, бортик, подушку, даже постельное белье! В — проекте спортивные костюмчики для дома.

Моя жизнь стала наполненной и более легкой, что ли. Теперь любые проблемы мне кажутся незначительными, так как с Жоркой мне теперь море по колено. Я все могу и мне все по силам! Ради Жорки я готова горы свернуть.

k@terin@

Мой опыт усыновления | Сеть усыновления

Приемные родители получают уникальный опыт воспитания детей, и они одинаково уникальны как личности. Все люди, решившие усыновить ребенка, являются способными родителями, но их образ жизни, мотивация и истории усыновления могут быть самыми разными. Ситуация каждого приемного родителя индивидуальна, поэтому каждый приемный родитель переживает усыновление по-разному. У усыновления так мало общих знаменателей, что иногда приемный родитель может задаться вопросом, нормально ли то, что они переживают.

Вот некоторые факты об усыновлении и людях, которые решили усыновить, чтобы дать вам некоторое представление:

• Люди, которые усыновляют, не всегда живут традиционной, безупречной жизнью. Приемные родители могут быть гетеросексуалами, геями, лесбиянками, холостыми, женатыми или состоящими в постоянных отношениях. Люди всех национальностей усыновляют. Усыновляют людей всех возрастов. Некоторые приемные родители владеют домом, другие — нет. Не все приемные родители состоятельны; некоторым хватает ровно на то, чтобы прокормить себя и усыновленного ребенка.Также не существует установленного стандарта для уровня образования или жизненного опыта приемных родителей.
• Люди усыновляют по разным причинам. Многие приемные родители не могут иметь биологических детей, но это не всегда так. Некоторые предпочли усыновление дорогостоящим и ненадежным методам лечения бесплодия, а другие предпочитают вообще отказаться от беременности. Многие люди просто хотят расти в своих семьях. У некоторых приемных родителей уже есть биологические дети, когда они решают усыновить, а некоторые считают усыновление своим призванием.Приемные родители могут начать как приемные родители, или как родственники или приемные родители приемного ребенка. Некоторые приемные родители были усыновлены в детстве.
• Не все усыновляют одинаково. Некоторые виды усыновления открыты, и биологическая мать или биологический отец остаются в контакте с приемной семьей. Некоторые усыновления закрыты. Усыновления могут происходить в семье или среди посторонних людей; они могут происходить через государственные границы, расы, культуры и континенты. Иногда для усыновления могут потребоваться годы, иногда недели или месяцы.
• Усыновить нелегко. Приемные родители сильно рискуют, принимая решение усыновить ребенка, и обычно испытывают сложные чувства по поводу отцовства. У приемных родителей есть больше факторов, которые нужно учитывать, и больше вопросов, на которые нужно ответить, чем у биологического родителя до рождения ребенка. Они сталкиваются с возможностью прерывания усыновления, когда биологическая мать может изменить свое мнение, или с проблемами воспитания старшего ребенка или группы братьев и сестер из приемных семей, которые, возможно, пострадали от жестокого обращения или отсутствия заботы.Приемные родители также имеют дело с множеством неизвестных, таких как генетическая история их приемного ребенка, и часто берут на себя задачу воспитывать детей из другой страны, расы или культуры.

Принятие много значит для разных людей. Это может быть облегчение, которое приходит в конце долгой борьбы с бесплодием; это может быть гордость быть родителем впервые; это может быть удовлетворение от осознания того, что они помогли нуждающемуся; или счастье, которое они испытывают, наблюдая за тем, как их дети растут в подходящей среде.Но единственное, что разделяют всех приемных родителей, — это растущая любовь, которую они испытывают к своему приемному ребенку.

Мой личный опыт усыновления в качестве приемного ребенка

Меня зовут Кендис, я 29-летний приемный ребенок-афроамериканец. У меня есть сестра-близнец по имени Катрис, и мы оба были усыновлены в 5 лет из приемной семьи. Жизнь моего близнеца не всегда была легкой, и я рос в большой приемной семье. Я часто чувствовал себя потерянным в толпе, и мне казалось, что я всегда снаружи и заглядываю внутрь.Мне было трудно написать эту статью, особенно потому, что у меня масса смешанных чувств по поводу того, что меня удочерили, но это моя настоящая история усыновления. Я должен начать с самого начала.

Моя сестра-близнец и я родились летом июня 1990 года в Нью-Джерси. Моим биологическим матери и отцу было за 30, когда они родили нас. Моя биологическая мать была наркоманом, а мой биологический отец был очень жестоким, вплоть до того, что ударил мою биологическую мать кулаком в живот, когда она была беременна нами. Моя биологическая мать знала, что не может заботиться о нас, поэтому, когда мы родились на два месяца раньше, мы с моим близнецом были помещены в систему приемных семей.Это действительно все, что я знаю из той части моей жизни, и я никогда не пыталась ни разу связаться или найти своих биологических родителей.

Вернемся к моей истории усыновления. Около четырех лет мы с Катрис росли в любящей приемной семье с кавказскими приемными родителями-католиками, которые любили нас, как своих собственных детей. Когда Катрис было около двух лет, ей поставили диагноз «расстройство аутистического спектра», а позже мои приемные родители узнали, что ее аутизм был тяжелым. Но, несмотря на ее аутизм, я видела только своего любящего и забавного близнеца, и мы всегда были неразлучны! Я помню, что у меня было несколько приемных братьев и сестер, и я до сих пор поддерживаю связь с большинством из них через социальные сети.Меня и мою сестру всегда принимали мои приемные братья и сестры, и мы любили их всех, как будто они были нашими вечными братьями и сестрами.

Мы собирались быть усыновленными другой семьей, прежде чем нас поместят в ту семью, которая есть сейчас, но я не помню всех деталей, но я помню тот факт, что это так и не сработало. Я также смутно помню, что моя сестра и я собирались расстаться, что, если бы это произошло, мы оба были бы опустошены, и я всегда задавался вопросом, что случилось бы с Катрис, если бы мы не были вместе.Я действительно хочу, чтобы мои приемные родители усыновили мою сестру и меня, потому что они действительно были первыми мамой и папой, которых я когда-либо знал. Нам всегда было так весело! Походы в походы, на пляж, в парки развлечений, даже походы в кино были полны счастья, смеха и любви. Просто будучи маленьким ребенком, я играл со своим близнецом, и мне нравилось быть рядом со всеми моими приемными братьями и сестрами и друзьями семьи, хотя это длилось всего четыре коротких года.

Всего за несколько дней до нашего 5-летия мы с сестрой наконец-то были усыновлены кавказскими родителями, и сегодня у меня 12 приемных братьев и сестер (3 приемные сестры и 9 приемных братьев)!

Мои приемные родители всегда хотели усыновить, поскольку моя приемная мама не могла иметь собственных детей.Поэтому они усыновили детей из Мэриленда, Нью-Джерси, Флориды, Делавэра и даже из-за границы из Южной Кореи! Мои приемные родители нашли меня и моего близнеца в Интернете, и как только мы были усыновлены, мы оба стали первыми, кого усыновили из Интернета.

Сложно взрослеть в большой семье разных национальностей и рас, но по большей части это нормально. В детстве мы все веселились, играя вместе, и с моим очень активным воображением я старался, чтобы каждый день был взрывом для моих восьми младших братьев и сестер.И хотя некоторые из моих младших братьев и сестер развивались быстрее и росли быстрее, чем я, они все равно считали меня своей старшей сестрой. Тогда жизнь была простой — быть беззаботным, творческим и причудливым ребенком. Я никогда не хотел, чтобы хорошие времена заканчивались.

Однако в подростковом возрасте большинство моих братьев и сестер были популярны в школе и всегда имели друзей; мои старшие братья и сестры переехали и начали жить собственной жизнью. Между тем, я был более замкнутым и спокойным, и хотя я делал все возможное, чтобы оставаться добрым по отношению к своей семье, я боролся со многими внутренними проблемами.Я боролась с серьезным социальным беспокойством, депрессией и низкой самооценкой, в то время как аутизм Катрис усугубил мои приемные родители. Мои приемные родители изо всех сил старались вырастить всех 14 детей, но по большей части это была жесткая любовь, критика, публичное унижение, и все это оказало негативное влияние не только на меня, но и на некоторых из моих приемных братьев и сестер.

Я всегда чувствовал себя белой вороной. В то время как мои приемные сестры увлекались чирлидингом, как и моя приемная мама, я гораздо больше увлекался письмом, чтением и стихами.Писательство всегда было для меня огромным выходом, когда я имел дело с взлетами и падениями усыновления в большой семье с множеством проблем. В то время как пара моих братьев и сестер имели дело, а некоторые до сих пор страдают глухотой, СДВ, СДВГ, тревожностью разлуки, ОКР, а мой близнец страдает аутизмом, мои потребности отодвинуты в сторону, и я чувствую, что это из-за того, что я остался. тихий и привык, что его игнорируют. Так что, пока моя приемная мама возила моих приемных сестер туда и обратно на соревнования поддержки, я в основном была встроенной няней для своих двух младших братьев и Катрис, не обращая внимания на то, что я к этому чувствую.В каком-то смысле я чувствовал себя потерянным в круговороте огромной семьи с разными желаниями, потребностями и стремлениями.

Я мог бы написать так много хороших и плохих слов о своих приемных братьях и сестрах, но, хотя мы все разные и у нас есть свои личные мнения и чувства, я надеюсь, они понимают, что я всегда буду заботиться о каждом из них. Я тоже не была лучшей сестрой и какое-то время держалась на расстоянии, но когда дошло до этого, я помогала им, чем могла. Хотя некоторые из моих приемных братьев и сестер очень откровенны в своих чувствах, они всегда следили за тем, чтобы я знал об этом, даже если это было непреднамеренно обидно.Они позаботились о том, чтобы мы с Катрис вернулись, и я не могу их отблагодарить.

Я никогда не считал себя близким к приемной матери. Я не говорю, что она была злой мачехой, но она всегда любила моих братьев и сестер, и это было видно. Она позаботилась о том, чтобы у большинства других моих приемных сестер и братьев была лучшая одежда, обувь, аксессуары, что угодно. Она также позаботилась о том, чтобы ее друзья и семья знали, кто был лучшим в ее глазах, и, без сомнения, именно тогда моя неуверенность и неуверенность в себе зародились.Моя приемная мама должна была быть со мной. Казалось, что каждый раз, когда я пытался подобраться к ней и показать ей свое письмо, она насмехалась и говорила, что слишком занята работой или другими моими братьями и сестрами, и каждый раз это причиняло мне глубокую боль. С точки зрения матерей она была не так уж и плоха, и я была просто благодарна Катрис, и я вообще была удочерена.

Несмотря на то, что лично мне пришлось многое пережить, одним человеком, к которому я всегда был ближе всего, был мой приемный отец. Он всегда поддерживал меня, когда мои братья и сестры заходили слишком далеко со своими хриплыми шутками над моим счетом, и когда моя приемная мама апатично отталкивала меня, потому что я не хотел заниматься чирлидингом, как она и мои приемные сестры.Я чувствовал, что он всегда был союзником и взрослой фигурой, которая всегда будет моей спиной. С момента усыновления он всегда чувствовал себя настоящим настоящим отцом, пока мне не исполнилось 17 лет. У меня случилась паническая атака из-за социальной тревожности, я зашел в продуктовый магазин и затем потерял 150 долларов, и когда я сказал приемному отцу, он был резок на словах. со мной. Еще один переломный момент, когда на меня напали; Я чувствовал, что он должен был защитить меня от этого, и что этого никогда не должно было случиться. В течение двух лет я чувствовала столько гнева и печали, что не думала, что уйдет, пока не уеду со своим парнем, который теперь является моим мужем.По сей день я больше не считаю его своим отцом, и, как это ни грустно, я не думаю, что когда-нибудь смогу забыть то, что он сказал и сделал.

Когда я рос, я очень переживала из-за того, что меня усыновили в большую семью; Я часто задавался вопросом, как поживают мои биологические родители и как бы изменилась жизнь, если бы меня и моего близнеца не удочерили. Как бы могла сложиться жизнь, если бы только мы с сестрой были усыновлены в семью, которая уделяла нам время и заботилась о моей сестре, страдающей аутизмом, — если бы у нас обоих были приемные родители, которые проявляли любовь и привязанность, а не критику и разочарования; если бы я мог быть с меньшим количеством братьев и сестер, которые искренне сочувствовали бы мне и Катрис; если бы у нас были приемные родители, которые приняли бы нас такими, какие мы есть, и никогда не попытались бы нас изменить.Я благодарен за то, что нас удочерили; просто в большинстве случаев я хочу, чтобы нас усыновила семья, которая всегда была рядом с нами и безоговорочно любила нас.

Если отбросить все эти сложные чувства, мне очень повезло, что меня усыновили с моим близнецом. Я никогда не хочу представить себе жизнь без нее, и я так счастлив видеть, как Катрис растет как личность. Я благодарен за то, что мои приемные родители усыновили нас вместе. Мне было невыносимо видеть, как мы расстаемся. Не думаю, что прожил бы всю жизнь без нее.Она была моей движущей силой и помогла мне преодолеть все проблемы и трудности, с которыми я столкнулся. Я до сих пор думаю о ней, когда жизнь становится тяжелой. То, что я рос с ней, дало мне столько сил и любви, что однажды я смог сделать для нее лучшую жизнь, на которую я только мог. Я так люблю своего близнеца, что ничто и никто не может встать между нашими особенными близнецами.

Сегодня у меня очень сложные отношения с моими приемными родителями и некоторыми из моих братьев и сестер. Я до сих пор считаю себя белой вороной в семье и никогда не схожу во взгляды с большинством членов моей семьи.Но независимо от того, через что мы все переживаем, я всегда буду рядом с ними и безоговорочно их всех люблю. Если они это читают, мне не жаль, что я написал свою историю, и я не жалею. Что касается моих приемных родителей, я все еще люблю вас и надеюсь, что эта статья откроет вам глаза на то, что я чувствую так долго. Моим приемным братьям и сестрам: если кто-то из вас это читает, просто знайте, что я здесь, если я вам понадоблюсь, хотя я абсолютно не услышу конца тому, что я написал. Если после этого вы расстроены из-за меня, просто попытайтесь проявить немного сочувствия и для разнообразия шагайте на моем месте.Друзьям своей семьи я пишу о своем реальном жизненном опыте приемного ребенка и надеюсь, что эта статья не оставит слишком плохого впечатления о моей приемной семье.

Я считаю, что усыновление — одна из лучших вещей, которые вы можете сделать для детей, которые биологически не принадлежат вам, если у вас достаточно любви, терпения, способности жертвовать своими собственными желаниями и потребностями ради них и принимать их ради уникального человека, который они есть. Я не жалею о том, что меня удочерили, потому что я не была бы той женщиной и писателем, которой я являюсь сегодня, если бы не моя большая приемная семья.Благодарю вас за всех, кто читает мою историю, и я рад, что у меня есть веб-сайт, на котором можно открыто поделиться своей историей.

Опыт усыновления из приемной семьи

Опыт усыновления, написанный от всего сердца

Опыт усыновления и отзывы семей, подобных вашей

Children’s Connections любит получать известия от наших предыдущих приемных семей. Мы надеемся, что вам понравится их опыт усыновления и вы научитесь на нем. Если у вас есть отзыв, которым вы хотели бы поделиться, свяжитесь с нами.Еще раз спасибо всем нашим замечательным семьям!

История усыновления Элизабет и Морган

Элизабет и Морган удочерили свою прекрасную дочь в рамках программы Children’s Connections в 2018 году. Ниже приводится интервью об их опыте усыновления, их советы другим людям, которые думают об усыновлении, и некоторые счастливые новости, которыми они хотели бы поделиться.

Почему вы выбрали усыновление?

Мы с Морганом решили усыновить ребенка, потому что в юном возрасте мне сказали, что у меня не может быть детей.Еще одним важным фактором является то, что меня усыновили, и у меня был замечательный опыт общения с моей биологической семьей.

Как прошел весь процесс?

Я не хочу приукрашивать вещи и говорить, что это было легко. Процесс был долгим и трудным. Ожидание было невероятно трудным, чтобы увидеть, что появились новые мамы, новые дети, которые, как мы думали, соответствовали критериям, только для того, чтобы их не выбрали. Оформление документов тоже было трудным. Убедитесь, что правильные формы заполнены, нотариально заверены и отправлены обратно вовремя, если не раньше, чтобы убедиться, что они попали в нужные руки в нужное время.Теперь я могу сказать, что это было тяжело, но более полезным, чем я когда-либо мог себе представить.

Как долго вы думали об усыновлении, прежде чем решили обратиться в агентство?

Мы с Морганом несколько лет думали об усыновлении, прежде чем наконец связаться с CCI.

Что вы узнали и хотели бы, чтобы другие узнали, прежде чем они начнут?

Мы знали, что это будет сложно … но сложно даже представить себе, каким может быть этот процесс.Иногда становится трудно увидеть, что конец того стоит… но я обещаю, что оно того стоит.

Что было самым сложным?

Жду! Вау, это было круто. Просто зная, что есть мама и ребенок, и вы можете не получить этого ребенка, время идет, а вы продолжаете надеяться только на то, что вас раздавят. Это будет происходить несколько раз, иногда случаются даже телефонные собеседования, и вы снова будете раздавлены. Невероятно важно держать голову прямо.

Что было самым удивительным?

Встреча с биологической мамой и построение отношений, пока мы ждали, зная, что мы были / связаны навсегда таким образом, что немногие понимают — и, конечно же, — день, когда вы впервые берете на руки своего ребенка или вас называют мама и папа … ни один опыт не может даже приблизиться к тому, чтобы быть таким удивительным, как это.

Вы бы порекомендовали другим усыновить?

Поскольку я также усыновлен, я считаю, что усыновление — это замечательно, и каждый должен хотя бы дать ему шанс, если он беременен и не знает, что делать, или если вы пара, как мы … у которых не может быть детей ваших собственное… это отличная вещь.

Чем еще вы хотели бы поделиться с другими?

Это будут американские горки в любой ситуации. Будет время, когда вы будете в облаке 9, и раз, когда вы будете готовы позвонить и прекратить процесс, много смеха и много слез, но это того стоит.Я знаю, я знаю … все так говорят, и вы начинаете с того, что закатываете глаза и надеетесь, что они правы. Но … когда это действительно происходит … все времена простоя и слезы полностью забываются, и появляется такой удивительный дар и радость, которые вы не сможете сдержать.

Советы, которыми вы хотели бы поделиться?

Будьте терпеливы. (Сказать проще, чем сделать) Будьте добры … Помните, агентство делает это все время … они вас поддерживают. Попробуйте расслабиться и наслаждайтесь процессом, даже проблемами, потому что они станут частью вашей истории.Не теряйте веру.

Вы бы порекомендовали Children’s Connections?

Я думаю, что недостатки в системе наконец-то устранены, и теперь люди оказались в нужных местах. Я видел значительное улучшение уровня общения за последние месяцы! Так что, да, я бы порекомендовал CCI … особенно потому, что с Линн и Деборой было здорово работать, а ЛаВорик сильно изменил нас.

Свяжитесь с нами для получения дополнительной информации. Мы хотели бы более подробно обсудить каждую программу с вами и вашей семьей.

Предлагаемые нами программы семейного строительства

Children’s Connections — лицензированное агентство по размещению детей в Техасе. Мы работаем с биологическими родителями, генетическими донорами эмбрионов и приемными родителями. Мы проводим усыновление младенцев и детей старшего возраста, а также перенос эмбрионов, которые наилучшим образом отвечают потребностям всех вовлеченных лиц.

История усыновления: какой могла быть моя жизнь — современная любовь

ЧЕТЫРЕ года назад, когда мне было 24 года, моя мать передала мне материалы дела на меня. Я давно знал, что меня усыновили в младенчестве и что моя биологическая мать погибла в автокатастрофе через несколько лет после моего рождения.Но это дело было для меня в новинку.

Когда я рос, я усвоил прозаичный подход моих родителей к этому предмету, и к тому времени, когда я пошел в начальную школу, вряд ли стоило упоминать об усыновлении. Тем не менее, когда мы с одноклассником наткнулись на книгу под названием «Почему меня усыновили?» Однажды во время чтения я радостно сказал ему: «Я усыновлен!»

«Нет, не так», — ответил он. «Ты врешь.»

«Я правда», — сказал я, заливая слезы.

Я сказал помощнику учителя, и через несколько минут я уже закончил это, но помощник, очевидно, увидел шанс для обучающего момента.

«Вы знаете, почему вас усыновили?» спросила она.

Я сказал ей, что это потому, что, когда я был младенцем, моя биологическая мать не хотела больше обо мне заботиться.

«Не хотел или не мог?» — многозначительно спросила она.

Я был ошеломлен, а затем сказал, что я догадался, что это потому, что она не могла, хотя различие не казалось важным.

Кого заботит, может она или не может, не хочет или просто не заботится? Я был веселым, умным ребенком, который настаивал на том, чтобы в школу ходили только в платьях, и который руководил комнатой во время рождественских вечеринок, вставая на складной стул и распевая гимны.Я был восхитителен. Насколько я понимаю, если эта загадочная женщина не хотела меня, то это была ее потеря.

Пару лет спустя я пришел домой из школы, и мои родители выглядели встревоженными. «Мы думали, что это может произойти», — сказали они. «Но мы не думали, что это произойдет так скоро».

Я тут же подумал о разводе, так как это было единственное, что я мог вообразить, оправдывая такую ​​серьезность. Вместо этого они усадили меня и сказали, что моя сводная сестра позвонила и оставила сообщение.Они уже упоминали о ее существовании, но впервые рассказали мне больше.

У нас с ней была одна мать, объяснили они, и она была заинтересована во встрече со мной. Ей было всего 18 лет, и она только что родила ребенка.

Я не очень хорошо помню этот разговор, но, как я понял, они считали, что время было немного подозрительным. Они были обеспокоены, что она могла быть после денег. Они сказали, что решение поговорить с ней зависит от меня, и я сказал им, что не хочу. Было трудно игнорировать выражение их облегчения.

Только через несколько лет после окончания колледжа я стал больше думать о своих биологических родственниках, которых никогда не знал. Совершенно неожиданно моя сводная сестра связалась со мной через Facebook, представилась, и я написал в ответ, что привело к тому, что однажды зимой я поехал навестить ее и ее дочь в сонном городке Вермонт, где она выросла и все еще жила с ней. бабушка по отцовской линии.

Когда я ехал на машине по обледенелой дороге к их обветшалому белому дому, я понял, насколько разные на самом деле были наши миры.У нее не было работы, не считая странной работы по покраске дома. Она ненадолго поступила в колледж, но бросила учебу менее чем через год. Она слишком много выпила. Она сказала мне, что ее уволили все работодатели в городе, или она уже работала там однажды и уволилась. У нее не было машины, и она сказала, что чувствует себя в ловушке.

Следующим летом моя сводная сестра пригласила меня на семейную встречу, где я встретился с бабушкой и несколькими тетями и дядями. За обедом-пикником на открытом воздухе, с болезненными улыбками, они рассказали мне немного о моей биологической матери.

«В детстве она была хороша во всем, даже не пытаясь», — сказала одна из ее сестер. «Танцы, живопись, катание на одноколесном велосипеде».

Очевидно, однако, что она также была естественным образом привлечена к неприятностям и имела в анамнезе наркозависимость и злоупотребление алкоголем, хотя, как они уверяли меня, она избегала этого во время беременности.

Когда я вернулся домой той ночью, было темно. Я жил с родителями, и после нескольких месяцев совместной жизни между нами возникла напряженность.

«Как это было?» — спросила моя мать шатким голосом.

«Хорошо. Я хорошо провел время.»

«Считаете ли вы их своей семьей?» спросила она.

Я сказал ей, что знаю. «Конечно, ты тоже моя семья», — добавил я, хотя это должно было быть само собой разумеющимся.

На следующий день я читал книгу в гостиной, когда она села рядом со мной и протянула мне папку.

«Думаю, пора передать тебе это», — сказала она. Я неловко пролистал его, ничего не прочитав. Только теперь я понимаю, как странно было, что она передала такой огромный массив информации, не сказав ни слова о том, что я мог бы найти.

Пройдут месяцы, прежде чем я наберусь смелости прочитать что-нибудь из этого. Однажды ночью я поддался любопытству и открыл папки с парнем. Я был очарован, перелистывая страницу за страницей. Но я полностью потерял его, когда наткнулся на письмо, которое моя мать написала мне, когда мне было 2.

Написанное шатким, еле разборчивым курсивом, более типичным для пожилого человека, чем для молодой женщины, письмо было длиной в страницу, на тетрадной бумаге. В самом начале она написала: «Вас усыновляют из-за риска бедности.И в заключение она сказала: «Хайме, я разделяю боль и люблю тебя, но не ошибочным сообщением, и я также стараюсь изо всех сил».

Ясно, что она пыталась передать сильные эмоции, но большая часть письма не имела смысла, и это приводило меня в ярость.

«Что это?» Я плакал, вытирая слезы. «Она пыталась написать мне письмо, и это лучшее, что она могла сделать?»

Файлы содержали беспорядочную массу документов, многие из которых — судебные документы об опеке. Очевидно, мои родители потратили много времени и сил, пытаясь законно усыновить меня, и были заметки от соцработников, извиняющихся за задержки и сложности.Были также обезличенные поздравительные открытки, которые моя мать прислала мне с молитвенными карточками, заправленными внутрь, и оценкой моей биологической матери после пребывания в больнице, когда ей было 15 лет. Достаточно сказать, что она была обеспокоена. Через несколько месяцев после моего рождения в отчете социального работника содержалось зловещее заявление: «Мать на данный момент опасно неадекватный опекун. Размещение с матерью — угроза для ребенка ».

В одном судебном документе описывается особенно отчаянная ночь, когда она пыталась выдать меня недоверчивой паре в баре.Они из опасения схватили меня и вызвали полицию. Меня взяли в приемную семью, но ситуация не улучшилась; В одном из рассказов о ее поведении во время визита ко мне рассказывается, как она кричала на мою временную приемную мать, выливала молоко из моей бутылки ей на голову и выбегала из дома.

Моя биологическая мать умерла в 1986 году на темной дороге в Кларендоне, штат Вирджиния. В газетной статье, спрятанной между судебными документами, изображена фотография минивэна с прогнутым капотом и разбитым лобовым стеклом.По словам полиции, она умерла неопознанной белой женщиной «примерно за 20», хотя на самом деле ей было 30 — «в красной рубашке с длинными рукавами, коричневом кожаном жилете, зеленой армейской куртке и голубых джинсах».

Каким-то странным образом этот файл изменил мое восприятие моего собственного поведения. Социальный работник заметил, что, хотя моя биологическая мать была беременна мной и жила в групповом доме, за ее способностью к общению «иногда было трудно следить, и некоторым жителям было трудно воспринимать ее всерьез.

Ну, подумал я. Когда я нервничаю, я склонен нелинейно болтать или рассмешить людей своими непреднамеренно резкими ответами. Я принял эти причуды как часть того, кто я есть; теперь я превратил манеры в коварные изъяны характера — признаки надвигающегося распада.

Какая-то часть меня ненавидит этот файл и желает, чтобы его никогда не существовало. Но некоторые вещи я дорожу, и я перечитываю их как ментальную мазь, когда остальное оставляет меня в депрессии. Это не только помогает мне понять отношение родителей к моей биологической семье, но и напоминает мне о том, насколько мне повезло: насколько моя жизнь могла бы измениться, если бы мои приемные родители не пережили годы неопределенности и напряженных битв, пытаясь законно заработать мне их ребенок.

В документах разбросаны напоминания о преданности моих родителей и о том, как их любовь ко мне была очевидна для всех с самого начала. Я обнаружил, что улыбаюсь, когда прочитал отчет, в котором говорилось: «Настоящее размещение очень стабильное, безопасное, заботливое, теплое и дает Хайме чувство постоянства … нынешние опекуны очень, очень заинтересованы в усыновлении, если ребенок освобожден. »

Я рада, что они продержались.

На то, что я потратил на усыновление ребенка

Дейдра и Джеймс Паркер-Янг, женатые с 2006 года, не ходили на обед почти четыре года, сказали они.За это время они тоже не взяли ни одного отпуска. И они использовали одну машину, чтобы договориться о графиках своей ответственной работы: она учительница дошкольных учреждений, а он логист военно-морского флота. Мотивация их скупости: получение одобрения социального работника, проводящего домашнее исследование их усыновления.

[ Две работы, два новых родителя: как договориться о своей новой реальности г]

Дейдра, 38 лет, и Джеймс, 39 лет, объясняют свой давний интерес к усыновлению своим воспитанием.«Когда мы росли, не было ничего необычного в том, что соседский ребенок, которому нужно было место, чтобы остаться ненадолго, жил с нами на какое-то время», — сказала Дейдра, добавив, что усыновление «это просто то, чем мы всегда хотели заниматься».

Однако стало неожиданностью то, что им пришлось так сильно урезать свой бюджет, чтобы иметь возможность принять. Дейдра и Джеймс также работали со Спенс-Чапином, планируя усыновить ребенка в рамках внутренней программы агентства. Но пара, которая живет в Вашингтоне, округ Колумбия, узнала, что эта программа доступна только для потенциальных родителей в Нью-Йорке и Нью-Джерси, поэтому они вместо этого решили подать заявку в ее программу в Южной Африке, которая работает с родителями на национальном уровне.

В большинстве стран требуется, чтобы приемные родители выезжали в страну происхождения для завершения процесса усыновления. Количество поездок и необходимая продолжительность пребывания будут зависеть от страны, как и плата за программу усыновления. Есть также дополнительные судебные сборы за иммиграционную обработку. Общая стоимость международного усыновления может упасть от 20 000 до 50 000 долларов, по данным портала информации о социальном обеспечении детей.

Программа для Южной Африки потребовала бы, чтобы пара провела не менее шести недель за границей, чтобы завершить процесс, но она также могла быть дешевле, чем внутреннее усыновление.Спенс-Чапин оценивает затраты на внедрение программы в Южной Африке в немногим более 18 000 долларов.

Каждый приемный родитель должен пройти домашнее исследование, хотя процесс отличается в зависимости от штата, агентства и типа усыновления. Большинство домашних исследований занимают от трех до шести месяцев и будут включать в себя несколько посещений соцработника, проверку криминального и финансового прошлого, а также оценку физического и психического здоровья. Тем не менее, тем, кто стремится к международному усыновлению, необходимо будет удовлетворить требования обеих стран, что может усложнить процесс.

Для Дейрдры и Джеймса это означало внесение серьезных изменений в их финансы. Дейрдра задолжала 105 500 долларов студенческой ссуде, что побудило социального работника отказать им в разрешении на домашнее обучение.

Моя история: размышления приемной пары о своем опыте усыновления в Юте

Моя история: размышления приемной пары об их опыте усыновления в штате Юта

Когда Кевин и Дарлин поженились, они знали, что хотят иметь детей, но они не знали, что сами не смогут зачать детей.Теперь они хотели усыновить детей, но усыновление младенцев не было бесплатным, и их сдерживали деньги. У них было много вопросов о беременности и усыновлении. В начале своей супружеской жизни Кевин и Дарлин учились в колледже, поэтому у них не было много лишних денег. Когда они оба получили степень бакалавра, они начали откладывать деньги на усыновление. Пара жила на зарплату преподавателя Дарлин, а зарплата Кевина шла на сбережения, пока у них не накопилось достаточно для усыновления.Перенесемся на девять лет вперед, и они усыновили своего первого ребенка через Службу семьи СПД.

Эти девять лет были совсем не легкими. Дарлин считает период ожидания самым сложным в усыновлении. Ей было трудно видеть, как ее коллеги беременеют и заводят собственных детей, когда она очень хотела, чтобы ее выбрала биологическая мать.

«До того, как я получил Тревора, это было похоже на пытку, казалось, что мы достигли предела» — Дарлин.

После усыновления первого ребенка семья снова начала откладывать на план усыновления.Они не рассматривали возможность залезть в долги из-за ребенка как предсказуемый вариант, поэтому изо всех сил старались сохранить для другого ребенка. Через пять лет они усыновили второго ребенка через Службу семьи СПД.

«Вам кажется, что вас судят по вашей внешности» — Дарлин

Усыновить их последних двух детей — это совсем другая история. Они были приняты через DCFS, который является Отделом обслуживания детей и семьи. Эта ситуация была иной, потому что ребенку пришлось прожить с ними довольно долгое время, пока они не смогли его усыновить.Их последний ребенок появился в их доме в возрасте пяти лет, и они усыновили ее, когда ей было восемь. Они никогда не знали, увезут ли ее в другой дом или вернут ее биологической матери. Это создавало беспокойство в семье, и им было тяжело. По словам Дарлин, каждое усыновление становилось труднее, чем предыдущее.

«В этой жизни вам никогда не придется выбирать свои испытания» — Кевин.

В конце интервью Дарлин сказала: «Сохраняйте надежду. В конце концов, это произойдет [усыновление], если вы действительно этого хотите ».

Дополнительные истории и информацию об усыновлении можно найти на сайте www.foreverboundadoption.org или позвонить по телефону Forever Bound Adoption по телефону 801-821-1354.

Я нашел свою биологическую мать. Это не потрясло мою жизнь — и это нормально: NPR

Точных цифр о том, кто и сколько разыскивает, нет, но многие агентства по усыновлению в США подтверждают, что за последнее десятилетие или около того они наблюдали рост числа международных усыновителей, ищущих своих биологических родителей.

Анджела Хси / NPR

скрыть подпись

переключить подпись

Анжела Хси / NPR

Точных цифр о том, кто и сколько разыскивает, нет, но многие агентства по усыновлению в США подтверждают, что за последнее десятилетие или около того они наблюдали рост числа международных приемных детей, ищущих своих биологических родителей.

Анжела Хси / NPR

Я не знаю никого, кто похож на меня.

Раньше я смотрел на семейные фотографии и искал в лицах родителей хоть какой-то намек на сходство с моим.

Но его нет. Я усыновлен, и мои белые американские родители с немецко-английско-шотландско-ирландской родословной не имеют моих миндалевидных карих глаз, высоких скул, темно-каштановых шелковистых волос или типичного плоского круглого филиппинского носа.

Я родился в 1988 году в Валенсуэле, городе в районе Метро Манила, столице Филиппин.10 месяцев спустя Соня и Вернон Вестерманы удочерили меня из соседнего приюта, и я переехал в их дом в сельской местности на западе Кентукки, на другом конце света. Они хотели детей, но годами не могли забеременеть. Они решили усыновить с Филиппин, отчасти потому, что в моей большой семье уже было трое приемных филиппинцев. Это был конец 1980-х годов, и количество международных усыновлений в США росло на протяжении десятилетий.

Через два года после моего усыновления родился их первый биологический сын, мой брат Джон Пол, а через два года после этого — мой брат Эрик.

Эрик принимает сторону моей мамы. Джон похож на моего отца. Для них взгляд на наших родителей был мгновенным доказательством того, откуда они пришли. Мне было около 8 лет, когда я решил, что тоже хочу этого. Может быть, если я найду свою биологическую маму, я наконец смогу увидеть свое лицо на чужом.

На этой фотографии запечатлен первый раз, когда меня взяла на руки женщина, которая хотела меня усыновить. Соня Вестерман, моя мама, в День Благодарения 1988 года побывала на вилле Heart of Mary, доме для незамужних матерей и приюте для сирот недалеко от Манилы на Филиппинах.Она привела меня в дом, который она делила со своим мужем Верноном в сельской местности Кентукки.

Предоставлено Соней Вестерман

скрыть подпись

переключить подпись

Предоставлено Соней Вестерман

На этой фотографии впервые меня держала женщина, которая хотела меня усыновить.Соня Вестерман, моя мама, поехала в Heart of Mary Villa, дом для незамужних матерей и детский приют недалеко от Манилы, на Филиппинах, на День Благодарения 1988 года. Она привела меня в дом, который она делила со своим мужем Верноном в сельской местности Кентукки. .

Предоставлено Соней Вестерман

Несколько лет спустя я нацелился на 30 лет как на возраст, в котором я буду искать свою биологическую мать. Я представлял, что буду достаточно зрелым, чтобы воспринимать то, что почти повсюду — в фильмах, книгах и новостях — объявлено огромным событием, изменившим мою жизнь.

Но что происходит, когда это не так?

«Заполняя эту пустоту»

Я знала предысторию моего усыновления — или, по крайней мере, историю, рассказанную моей семье монахинями на вилле Сердце Марии, доме для незамужних матерей и детском доме, из которого я была усыновлена. . HMV сказала, что моя биологическая мать была молодой и бедной, когда забеременела, поэтому она решила бросить меня, чтобы у меня был шанс на лучшую жизнь. У меня также были документы об усыновлении с ее именем, больницей, в которой я родился, и ее последним известным адресом.

Когда мне было около 12, я попытался использовать эту информацию, чтобы найти ее в Интернете. В чате я наткнулся на женщину, которая утверждала, что она из Манилы — города с почти 2-миллионным населением. Моя мама поймала меня и мудро закрыла мою тайную операцию. Мои родители всегда поддерживали меня в поисках своей биологической матери, но в тот день мы с мамой долго обсуждали, как это сделать и почему мне следует подождать, пока я не стану старше.

Отчасти я хотел найти свою биологическую мать, чтобы получить ответы на базовые вопросы, такие как «откуда я?» и «почему меня выставили на усыновление?»

Другая причина: FOMO, или страх упустить.Примерно в середине 2000-х я начал видеть все больше и больше историй о международных усыновленных в США, ищущих своих биологических родителей. Точных цифр о том, кто и сколько разыскивает, нет, но многие агентства по усыновлению в США подтверждают, что за последнее десятилетие или около того они наблюдали рост числа международных усыновителей, ищущих своих биологических родителей.

Эксперты по усыновлению говорят, что это результат нескольких вещей.

Во-первых, больше международных усыновленных, чем когда-либо, достигают зрелости.Начиная с 1950-х годов, количество детей, усыновленных в США за границей, в целом увеличилось. По данным Государственного департамента США, это число достигло пика в 2004 году, когда почти 23000 детей были усыновлены из-за границы. С тех пор они резко упали — почти на 80 процентов с середины 2000-х годов — в первую очередь из-за того, что три страны ограничили свое международное усыновление. Многие эксперты также утверждают, что рост затрат и политика, введенная на протяжении многих лет для регулирования международного усыновления, на самом деле делает этот процесс более громоздким.

Генетические тесты «сделай сам», Интернет и социальные сети помогли облегчить поиск усыновленных. В Интернете существуют целые сообщества, посвященные обмену опытом об усыновлении и об усыновлении своих биологических родителей. Усыновленные также используют Facebook как для поиска родственников, так и для присоединения к группам, чтобы рассказать о своих поисках. Я присоединился к нескольким из этих групп в Facebook, но я попытался отнестись к этим историям с недоверием, потому что ситуация каждого приемного ребенка индивидуальна.

Установлено соединение

Несколько лет назад поиск мог занять месяцы, но более эффективное ведение записей и обмен информацией в Интернете упростили поиск людей по всему миру.

В начале 2018 года, когда мне исполнилось 30 лет, я написал в свой приют по электронной почте и попросил помочь найти свою биологическую мать. Я несколько раз обменивался сообщениями с монахиней, которая прислала мне это примерно через две недели:

Когда вы приедете в Heart of Mary Villa? Пожалуйста, пришлите мне свою последнюю фотографию.Могу я спросить, что вы хотите знать о своей биологической матери?

Я замер. Что я хочу знать о своей биологической матери?

Меня никогда раньше не спрашивали так прямо. Годами вопросы всегда крутились у меня в голове. Хотел ли я знать, откуда она? Какой была ее жизнь до и после меня? Или мне лучше знать, есть ли у нас какие-то общие манеры или черты характера? Или все, что я действительно хотел знать, — похожи мы или нет?

Мои репортерские инстинкты сработали.Я ответил:

Полагаю, я хочу знать о ней, о ее жизни и о том, какой была ее жизнь последние 30 лет. В конце концов, я журналист; Я уверен, что у меня будет много вопросов, но со временем. Сначала я просто хочу знать, кто она как личность.

На следующий день монахиня написала, что нашла ее:

Я нашла ее на Facebook. Но ее последняя запись была в 2014 году. Я видел в нашей записи, что она вернулась в свой родной город после того, как покинула HMV. Так случилось, что у меня там есть друг, поэтому я попросил ее о помощи, и, наконец, она смогла найти свою племянницу, которая дала мне номер своего мобильного телефона.

Затем она отправила сообщение с фотографией.

Прежде чем открыть ее, мое сердце забилось быстрее. Будет ли смотреть назад лицо утешением — или чужим?

Я щелкнул.

У меня упало сердце.

Я отсканировал свое лицо на ее лице, но не увидел его. Я не узнал ее.

Я запаниковал. Что мне делать? Это вообще подходящая женщина? Я встречусь с ней?

«Может, на фото плохой ракурс или что-то в этом роде», — подумал я.Возможно, мы были бы более похожи друг на друга.

«Ничего не жди»

Несколько недель спустя я летел в самолете, летевшем на полмира, чтобы встретить ее.

Поднимаясь по длинной дороге к главному дому HMV, я волновался. Мои нервы, смешанные с сильной влажностью Филиппин в феврале, сделали путь мучительным.

Я подошла к входу, и меня тепло встретила сестра Леа Комиа, одна из монахинь, которые помогли найти мою биологическую мать. Она провела меня в комнату с кремовыми стенами и зеленой отделкой. Там стоял большой деревянный стол с группой стульев посередине. В углу тихонько дул вентилятор.

Именно здесь, сказала она, происходят встречи.

Мы с сестрой Ли сидели и болтали о моей биологической матери, Люсите Тимбал Пикана, 52 года. Она родом из Бохола, крошечного острова в форме черепахи в центре страны.

Когда она забеременела от меня, Люсите было 22. Она никому не рассказала ей в своей семье. Восемьдесят процентов жителей Филиппин — католики, и стигма, связанная с беременностью вне брака, особенно 30 лет назад, заставляет многих женщин отдавать своих детей в агентства по усыновлению, чтобы не позорить себя и свои семьи.

Люсита, как сказала сестра Ли, всегда хотела установить со мной контакт, но ждала, что я сначала свяжусь с ней.

Она дала мне совет насчет моего воссоединения.«Ничего не жди», — сказала она мне. «Сохраняйте открытое сердце и непредвзятость».

Слушайте: Эшли Вестерман встречает свою биологическую мать

Потом она ушла за Люситой.

Момент перед встречей приемного ребенка со своей биологической мамой — тяжелый. И я чувствовал каждую унцию его веса. То, что в детстве начиналось как любопытство, вот-вот станет реальностью.

Ее большие, глубоко посаженные карие глаза блестели слезами, когда она вошла в комнату, и у нее была застенчивая, почти тревожная улыбка — как будто она не знала, как я отреагирую, когда я ее увижу.Какое-то время мы колебались, а затем она потянулась, чтобы обнять меня. Мы долго обнимались, и Люсита громко рыдала, а слезы тихо текли по моему лицу.

Наконец, глядя друг на друга, я изучил ее лицо.

Но я не узнал его. Я не видел своего лица на ее лице.

И, честно говоря, я чувствовал себя очень разочарованным.

Я старался не показывать. Я протянул ей фотоальбом о своей жизни, который я сделал для нее, и мы пролистали его страницы. Мы начали наверстывать упущенное за последние 30 лет, когда сестра Ли переводила с английского на тагальский и обратно.

Но язык не был единственным препятствием для общения. Люсита не могла по-настоящему понять мою жизнь, выросшую в США, и ее нюансы, такие как беспокойство, которое я всегда чувствовал, будучи не только приемным человеком, но и цветным человеком, выросшим в сельской местности, где большинство населения составляют белые. Она также не могла иметь отношения к расизму и дискриминации, которые я испытал на протяжении жизни, или к борьбе, с которой я сейчас сталкиваюсь как цветная женщина в профессиональном мире.

А я, в свою очередь, действительно не мог осмыслить ее жизнь.

Люсита росла очень бедно и не ходила в школу после шестого класса. Она десятилетиями проработала домашней прислугой. Сейчас она замужем и живет в городке на берегу моря со своим мужем, рыбаком, и их четырьмя детьми, моими сводными братьями и сестрами. Одна из них, ее 12-летняя дочь Николь, немного похожа на меня в том возрасте. И это знание меня немного утешает.

Она сказала мне, что боялась, что я разозлюсь на нее за то, что она бросила меня.

«Она благодарна Богу за то, что ты добился успеха и прожил хорошую жизнь», — сказала сестра Ли, переводя для Люситы.

«Есть», — ответил я. «У меня была действительно хорошая жизнь, и ты поступил правильно — и я не злюсь по этому поводу».

Затем я наблюдал, как тают 30 лет вины и печали. Ее глаза мгновенно заблестели, и широкая улыбка появилась на ее лице через заплаканные щеки. [ Послушайте радио-историю , в которой запечатлен момент встречи Эшли Вестерман и ее биологической матери. ]

Для Люситы было очевидно, что наше воссоединение также долгождано.

Что касается меня, то, хотя воссоединение также было долгожданным, я не чувствую, что моя жизнь кардинально изменилась. Я понял, что у нас с Люситой не так много общего, кроме нашей ДНК, и мы очень мало разговаривали с тех пор, как встретились. На самом деле, большую часть времени, когда я встречался с Люситой, я очень хотел быть рядом с моими родителями в Кентукки. Я думаю, что когда дело доходит до воссоединения с биологическими родителями, на приемных детей оказывается большое давление — как будто мы внезапно должны получить все ответы, потому что именно поэтому мы ищем в первую очередь, верно?

Я получил несколько ответов, но в целом мое путешествие по поиску своей биологической матери было немного неудачным — и это нормально.Нет никакого плана того, как должно происходить воссоединение с биологическими родителями.

В международном сообществе усыновителей США распространена мантра о том, что у каждого есть своя собственная история усыновления.